ЛЕОНИД ФИЛАТОВ:
ЗАПОЗДАЛЫЙ ПОРТРЕТ К 50-ЛЕТИЮ

           Далёким уже осенним вечером мы с сестрой, тогда восьмиклассницей (а я только окончила школу), сидели в служебном фойе Театра на Таганке и терпеливо дожидались билетов на «Тартюфа». Билеты добыла мама - через знакомых знакомых и их малознакомых. Можно легко догадаться, сколь сложную гамму чувств испытывали две девицы подросткового возраста от предвкушения зрелища и своего неожиданного присутствия в «закрытой» части театра. Впрочем, это отнюдь не мешало нам во все глаза рассматривать открывшийся нашему взору кусочек заманчивого и малопонятного закулисья...
           А на «Таганке» был рядовой день: мелькали театральные, околотеатральные и совсем нетеатрального вида люди; на спектакль съезжались актёры; кто-то энергично звонил по внутреннему телефону, а вахтёрша грозным голосом выпроваживала всех, показавшихся ей посторонними, вселяя в нас неподдельный трепет.
           Напротив, вальяжно расположившись с пачкой «Мальборо» в глубоком кресле и высокомерно не замечая царившую вокруг суету, сидел высокий худой усатый человек с насмешливым огоньком в зелёных глазах. Человек был мгновенно и безоговорочно узнаваем - советский playboy из «Экипажа», актёр Театра на Таганке Леонид Филатов.
           В то время мне ещё не довелось видеть его на сцене: годы юного упоения искусством театра, влюблённости в «Таганку» и учёбы в ГИТИСе были ещё впереди...
           Его персонажи удивительно совпали с эпохой. Бывают такие стопроцентные попадания, когда сам облик актёра, его голос, личность становятся олицетворением времени. Так случилось с персонажами Петра Алейникова, Николая Крючкова, Николая Рыбникова, Олега Янковского, которые - каждый в свой черёд - были удивительно близки и необходимы современникам, а потому отмечены особой зрительской любовью.
           Под «знаком» Леонида Филатова прошли восьмидесятые. Разумеется, его актёрская биография началась значительно раньше, но апогей поистине всенародной популярности Филатова-артиста пришёлся именно на это десятилетие. Восьмидесятые годы как узенький мостик перекинулись из одного измерения в другое, соединив наше социалистическое «тогда» и непонятно какое «теперь». Ещё проступали эдаким постдекадансом приметы романтических шестидесятых, ещё велись задушевные кухонные беседы и были дружеские застолья с неизменными ркацители, гитарой и «Облака плывут, облака...». Но уже носилось в воздухе предчувствие перемен, всё отчётливей и полновластней пробивались ростки прагматизма и людской обособленности.
           В Леониде Филатове непонятным образом соединилось несоединимое: он был герой и антигерой, немного нервный, в меру усталый, ещё молодой, но уже далеко не юный, романтик и циник, мужественный и ранимый, он нёс мироощущение того странного времени.
           Персонажи Л.Филатова - всегда люди неординарные, яркие, редко отмеченные чисто внешней интеллигентностью. В них - нерв, талант, притягательность и обаяние.
           Одной из лучших его ролей на «Таганке» стал булгаковский Мастер.
           Насколько я помню, это был срочный ввод в спектакль. Роль Мастера в любимовской постановке великолепно играл Д.Щербаков. Играл тепло и лирично образ мудрого, очень мягкого и интеллигентного человека, растерянного и потерявшего себя под натиском грубого мира.
           Филатов сыграл своего Мастера абсолютно иначе, привнеся в постановку черты своей актёрской индивидуальности. Его Мастер был человеком смирившимся, полностью принявшим свою судьбу и твёрдо знавшим цену хрупкому и короткому земному счастью.
           Облачённый в полосатый больничный халат, делавший его фигуру ещё более худой и высокой, почти готической, сидя на металлической медицинской каталке он взволнованно и самозабвенно рассказывал Иванушке Бездомному удивительную историю о своей любви, о Маргарите, о своём Романе. Он понимал, что вероломная Фортуна, одарив сразу всем - возможностью творить, любить и быть любимым - заставит платить по счетам в тот самый момент, когда этого меньше всего ждёшь. Недаром история Мастера началась со счастливого лотерейного билета, принесшего выигрыш в десять тысяч рублей. С коварством Воланда судьба превратила волшебную сказку в отвратительную мрачную быль, как червонцы, пролившиеся дождём в сцене «Варьете», обернулись нарзанными этикетками.
           В постановке Ю.П.Любимова сцены с Мастером игрались в левой от зрителя части сцены, справа - проходила история Иешуа и Пилата. Двумя полюсами - Автор-Мастер и его герой Пилат, а между ними - вольтовой дугой - философская драма творчества, история жизни. В центре сцены был расположен огромный маятник с римским циферблатом, словно отсчитывающий по каплям Вечность.
           Мастер написал роман о Пилате, а значит - заглянул вечности в глаза и узнал больше, чем дозволено земному человеку.
           Клиника профессора Стравинского была для героя Л.Филатова добровольно и терпеливо принятым убежищем: он больше не принадлежал миру людей и не хотел туда возврата. Он отрёкся от любви, во имя любви, от Маргариты, не желая приносить ей страданий, цену которым знал как никто. Связка ключей от соседних палат, да редкая беседа с больничными постояльцами. Он утратил способность удивляться, ибо слишком много познал и выстрадал. Возвращение к Маргарите после бала у Сатаны отзывалось в нём мучительной, почти физической болью: лучше бы это было галлюцинацией! Он жаждал покоя.
           Прекрасная золотоволосая Маргарита Нины Шацкой бросалась к нему, простирая с материнской нежностью руки. Он отводил глаза, отшатывался, как бы отгоняя рукой виденье, глухо произносил: «А-а, это ты, Марго...» Как будто и не расставался с ней ни на мгновенье и не страдал от разлуки. Впрочем, он и не расставался: ведь время имеет смысл только для смертных, а Мастер принадлежал бессмертию. Спокойным, чуть усталым голосом беседовал с Воландом, лёгкая тень сарказма отголоском давно утихших житейских бурь сквозила лишь в словах о том, что он сжёг ставший ненавистным ему роман. Естественно и почти бесстрастно принимал воскрешение своего злополучного детища: «Рукописи не горят...»
           Он воистину заслуживал покоя, который разделит с ним верная Маргарита: «Тот, кто любит, должен разделять судьбу того, кого любит...»
           Леонид Филатов тонко и точно нёс в спектакле философскую тему булгаковского романа. В постановке Ю.П.Любимова колдовская поэтика литературного шедевра проступала постепенно, сцена за сценой. Две линии сюжета - современная (20-х годов) и тема Пилата («Евангелия» от Булгакова) - начинались, как и предписывалось литературным источником, независимо друг от друга. К финалу спектакля они подходили к общему знаменателю. Стирались бытовые приметы 20-х, 70-х, 80-х, сливались масштабы: жутковатого водевильчика с примусами, квартирным вопросом, Массолитом, розовыми дамскими панталонами - и гигантской исторической драмы о бродячем философе из Назарета, жестоком Пятом прокураторе Иудеи, трусливом предателе Иуде и коварном Кайфе. Сюжет замыкался на Мастере и Маргарите, а значит на изначальных и вневременных вопросах о Любви, Вере, Чести и Верности.
           Герой Л.Филатова был по своей сути поэтом, а поэт всегда причащён Вечностью. Они покидали нас, Мастер и Маргарита, уходя в глубину сцены, держась как дети за руки - в разверзшееся огромное синее небо, прямо к сияющим звёздам, которые всегда - были и всегда - будут...
           «Павшие и живые» - спектакль-спринтер. Длившийся всего час двадцать и шедший воскресными утренниками или в десять вечера после основного вечернего спектакля, он выпивался одним глотком, звенел одной серебряной нотой.
           Молодея на глазах, превращаясь опять во вчерашних студентов, актёры любили его играть, а зрители смотреть.
           Поэзия, пантомима, звон гитар...
           «Павшие...» были в восьмидесятых и ветераном репертуара, наравне с «Добрым человеком из Сезуана», и неувядающим шлягером.
           Спектакль о поэтах сороковых, большинство из которых погибло в Отечественную, «за свою короткую жизнь успев стать только героями».
           Это был абсолютно неигровой спектакль - простой, лаконичный и мужественный. Пожалуй, единственным эпизодом, требовавшим актёрского перевоплощения, была сцена «Диктатор» - о Гитлере. От остальных исполнителей требовались хорошая дикция, искренность и тонкое чутьё к поэтическому слову.
           Всё оформление составлял подиум из трёх сходящихся помостов, меняющий цвет экран на задней стене сцены и чаша Вечного огня.
           Леонид Филатов читал Михаила Кульчицкого в «Новелле о трёх поэтах» и знаменитое «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины...».
           Его Кульчицкий был юный, исполненный надежд, всем существом устремлённый в будущее. Держа кончиками пальцев тоненький томик стихов, широко раскинув руки Кульчицкий-Филатов читал свои стихи, рассказывал о недолгом времени учёбы в Литинституте, - открытый, талантливый, беззащитный, почти мальчишка:

Я раньше думал:
«лейтенант»
звучит вот так -
«Налейте нам»...

           Тем нелепее и страшнее звучали бесстрастные факты хроники: «Пуля пробила позвоночник, тетрадку с надписью «Стихи»... Смерть была мгновенной...»
           Совсем по-иному, на фоне окуджавского «По Смоленской дороге снега, снега, снега...» звучало в спектакле «Ты помнишь, Алёша...». Грубая солдатская шинель внакидку с зябко приподнятым воротником, ссутулившиеся плечи, прикрытый ладонями от дождя и ветров окурок. Суровый усталый солдат, изведавший запах едкой пороховой гари, горечь отступлений, окопную пыль и нескончаемые раскисшие военные дороги, по которым целых четыре года упорно шла пехота.
           Леонид Филатов - человек с удивительным ощущением трагикомизма жизни. Он умеет заставить сжаться сердца от сострадания и смеяться, забыв обо всех печалях.

Утром мажу бутерброд -
Сразу мысль: а как народ?..

На потеху городу
Скомороху голому
Отрубают голову -
Просто так?..

           И то, и другое - Филатов.
           Странно, но на «Таганке» у него не было комедийных ролей. Был коротенький эпизод в сольном спектакле В.Смехова «Час пик», неизменно сопровождавшийся аплодисментами.
           Вся роль состояла из фразы «У меня интересная работа и я - женился. Ну и повезло же мне, брат! Такая женщина...» и прохода по сцене за кулисы. Этого персонажа звали Янек Божецкий. Он был воспоминанием - умершим приятелем - главного героя Кшиштофа МаксимОвича.
           «Час пик» - комедия с элементами чёрного юмора: главному герою врач ошибочно ставил смертельный диагноз, который в итоге не подтверждался. Но несколько дней, проведенных под дамокловым мечом роковой медицинской ошибки, переворачивали всю жизнь легкомысленного уроженца Варшавы, заставляя его разбираться в запутанных отношениях с женой, любовницей, подчинёнными и друзьями. В минуту печальных раздумий о бренности бытия перед незадачливым героем и возникал образ Янека в длинном плаще, широкополой шляпе - укор и нравственный антипод Кшиштофа. Филатов серьёзно произносил свой короткий текст, потом на его лице появлялась лукавая улыбка, он снимал шляпу и, комично пританцовывая под ажурную музыку Моцарта, бочком удалялся со сцены - глазами и едва заметными взмахами шляпы как бы маня главного героя за собой. В мир иной. Кшиштоф МаксимОвич (В.Смехов) провожал его увлажнившимся печальным взглядом, шумно сентиментально сморкался, понимающе покачивая головой - дескать, ничего, старик, скоро увидимся. Когда роль Янека играл другой актёр, эту сцену в спектакле целиком отыгрывал В.Смехов: нужно обладать пластикой, мимикой и чувством юмора Л.Филатова, чтобы превратить крохотный эпизод в отточенную запоминающуюся миниатюру.
           Актёр пишущий был для Театра на Таганке явлением обыденным, но вот актёр немузыкальный - вопиющим исключением из правил. Не имеющий слуха Леонид Филатов был, кажется, единственным в труппе не поющим артистом. Меня всегда поражало, как он исхитрился (правда, речитативом, и больше сыграл, чем спел) исполнить в кино «Когда воротимся мы в Портленд...» Б.Окуджавы. На «Таганке» тоже был спектакль, где Леонид Филатов пел вместе с Валерием Золотухиным и Иваном Дыховичным. Это спектакль «Товарищ, верь!», но об этом позже.
           Стихи Леонида Филатова, ставшие песнями, озвучены голосом Владимира Качана, который, по-моему, очень точно ухватил и передал суть их лирической интонации.
           Поэзия Л.Филатова очень театральна: каждое стихотворение - как маленький спектакль, одноактная пьеса с сюжетом, драматургией и даже декорациями. Я очень люблю (и в этом не оригинальна) «Сказку про Федота-стрельца» и его блестящие пародии. Но в особый ряд выделяю всё же филатовскую пушкиниану, где и Пушкин, и Натали, и Дантес, и дуэль - это то, что случилось как будто вчера и совсем рядом.

В этой пляшущей толпе,
В центре праздничного зала -
Будто свечка по тебе -
Эта женщина стояла...
Пока ещё он жив,
Пока ещё он дышит,
Окликните его -
Хотя бы - через век!
Но словно за стеклом,
Он оклика не слышит:
Рассеянно молчит
И щурится на снег...

           Пушкин для Филатова - очень близкий и дорогой человек. Судьба великого русского поэта примерялась и проживалась им и актёрски, и поэтически. Вне театра - стихи об Александре Сергеевиче, на сцене - «Товарищ, верь!» (письма Пушкина, к Пушкину, о Пушкине) и «Пир по время чумы».

Леонид ФИЛАТОВ «Про Федота-стрельца»

           «Товарищ, верь!» - был удивительно красивой постановкой. Главное, что оставляют в душе спектакли Ю.Любимова, - это ощущение праздника. Но были постановки с поистине волшебной аурой, к их числу принадлежал спектакль «Товарищ, верь!».
           Программка этого спектакля была запечатана в изящный маленький белый конверт с эмблемою театра вместо сургучной печати. На сцене стояли две кареты. Одна - парадная, золочёная, с огромными колёсами. Другая - видавшая виды дорожная повозка, навевавшая мысли о станционных смотрителях, полосатых верстовых столбах да зазывных ямщицких песнях. В спектакле было две Натали: царственная, гордая, вся в шелках и кружеве - холодная светская красавица (Н.Шацкая), и милая, домашняя, жена и мать четверых детей, в скромном тёмном платье (Н.Сайко). Александра Сергеевича Пушкина играли сразу пять актёров (апелляция к теме пяти повешенных декабристов и не лишённое здравого смысла признание в том, что невозможно найти исполнителя - равновеликого Пушкину). Литературной основой служили личные письма поэта, отрывки из произведений (лирики, драматургии, «Евгения Онегина»), документы пушкинской эпохи. Это было взволнованное размышление на излюбленные любимовские темы: творец и власть, толпа и гений, биография в контексте времени. Действие неслось стремительно, легко, под прекрасную музыку. И был Пушкин - удивительный светлый гений, опередивший свой да и наш век, и понявший, кажется, всё - о России.
           Каждый из исполнителей (разумеется, это довольно условно) играл какую-то грань личности и судьбы поэта. Лиричный, глубоко чувствующий русскую жизнь («У нас в России самодержавие, а это значит, что всё - само собой держится») у Валерия Золотухина, озорной, задиристый, любитель дружеских пирушек, воспевший «шипенье пенистых бокалов» и прелесть дамских ножек - у Ивана Дыховичного.
           Пушкин Леонида Филатова был носителем «искры божьей», богоизбранником, что означает и обострённость чувств, и мудрость, и особый крест коренного русака - мучительно размышлять о парадоксах бытия и всевечном несовершенстве нашей загадочной земли: «Догадал меня чёрт родиться в России с умом и талантом». В филатовской роли была особого свойства двойственность. С одной стороны - он играл жизнь Пушкина, творческую и бытовую: день за днём, событие за событием. С другой - возникало ощущение сожаления, почти обречённости оттого, что нам, далёким потомкам, знающим о роковой дуэли и проклятой Чёрной речке, не дано изменить ничего.

Былое нельзя воротить -
И печалиться не о чем...

           Ей-Богу, есть о чём печалиться: и о роковых для русского поэта тридцати семи, и о нашей исконной национальной странности - неумении и нежелании защитить и сберечь лучших. Русский народ «умеет» хранить молчанье.
           Финальную фразу из «Бориса Годунова» - «народ безмолвствует» - говорил в спектакле именно Л.Филатов. Обыграна она была и режиссёрски, и актёрски блестяще. Филатов произносил её в зрительный зал. Громко, полным голосом: «Народ...», дальше шла оглушительная звенящая пауза и - одной артикуляцией, без намёка на звук, по складам: «... без-молв-ству-ет...» А совсем рядом в спектакле звучало филатовским голосом трепетное и нежное признание в любви: «Это - няня моя... Всё от неё, всё - от неё...»
           «Пир во время чумы» - один из самых статичных спектаклей Ю.Любимова и - один из самых интересных. Режиссёр безжалостно лишил исполнителей какой-либо помощи в лице своей искромётной фантазии.
           Длинный, во всю ширину сцены, мрачный пиршественный стол, за столом - в глубоких зачехлённых креслах на колесиках - персонажи. Артисты и зрители оставлены наедине с пушкинским словом - гениальным до нерукотворности.
           Этот спектакль требует от исполнителей высочайшего профессионализма и глубокой духовной зрелости, чтобы держать внимание зрительного зала мимикой, голосом, жестом. Связанные между собой темой чумного пира, чередой проходят сюжеты и персонажи, прикованные как инвалиды к креслам, поражённые чумой человеческих пороков.
           Леонид Филатов играл три роли: Барона в «Скупом рыцаре», Дона Карлоса в «Дон Гуане» и Сальери в «Моцарте и Сальери». Как и во всех остальных ролях на Таганке, Леонид Филатов работал в «Пире...» без грима, тем не менее, это были три разных человека.
           Отвратительный и жалкий старый Барон, рыцарь и заложник своих сокровищ, от него веяло жутковатым могильным холодом. Хищные длинные пальцы, привыкшие цепко держать золото, отрывистый сухой смех. Леонид Филатов играл трагедию саморазрушения человеческой личности: в сущности, любая из страстей - греховна, потому что бесплодна и ограниченна. Страсть к богатству иссушила ум и сердце, истребила в Бароне человеческие чувства и желания. Старость и дряхлость были не признаками возраста, а проявлением омертвелости души. Он был скупым, но был и чёрным уродливым рыцарем своего богатства: почти физиологическая страсть охватывала Барона от предвкушения минуты свидания с заветным сундуком - единственным доступным ему блаженством. «Ужасный век, ужасные сердца...». Воистину страшен жребий того, кто не знает любви и сострадания, его смерть воспринимается как облегченье, его некому помнить и оплакивать.
           «Моцарт и Сальери» - одно из самых загадочных произведений мировой литературы. Если с Моцартом всё более или менее ясно - гений и всё тут, то Сальери...
           Почему судьба отметила божественным перстом «гуляку праздного» и обошла трудолюбивого Сальери? Есть ли в этом справедливость и высший смысл? И в чём виновен был Сальери до того, как стал отравителем?
           Персонаж Леонида Филатова (Моцарта играл Иван Бортник) не был тривиальным завистником. Это был чертовски умный, самоотверженно работоспособный и талантливый человек. Безусловно одарённый, но холодный аскет-прагматик, рождённый для алгебры - не для гармонии. С упорством и обречённостью алхимика филатовский Сальери посвятил жизнь разгадке тайны творчества. Он пытался вывести формулу гениальности и так и не понял в жизни главного: подлинное искусство - это отражение полноты бытия, рождённое любовью и чистым чувством. А логика и разумность - суть совсем иных сфер.
           Гений Моцарта пугал Сальери, опровергая смысл всей его жизни. В мощных аккордах «Реквиема» ему чудилась собственная смерть, он не хотел смириться с тем, что в этом мире есть нечто неподвластное волевому усилию, непостижимое умом, иррациональное. Сальери Филатова становился убийцей ради краткого мига иллюзии, что со смертью Моцарта исчезнет горькое осознание его рокового заблуждения.
           Спектакль «Владимир Высоцкий», который после долгой борьбы за своё существование вышел к зрителям, несколько отличался от той редакции, в которой поначалу создавался. Был слегка скорректирован текст, изменены некоторые сцены. Он был больше приспособлен к тому, чтобы стать частью репертуара, но большей глубины не приобрёл, а наоборот, на мой взгляд, даже несколько утратил нерв, искренность и эмоциональность.
           Эта постановка изначально не была приспособлена к регулярным показам на публике: такие потрясения можно переживать только по конкретному поводу и - не часто.

Леонид ФИЛАТОВ и Владимир ВЫСОЦКИЙ в спектакле «Гамлет»

           Этот спектакль был несомненной удачей Любимова-режиссёра и артистов театра, сумевших найти достойный и высокий сценический эквивалент памяти о Владимире Высоцком.
           Сразу оговорюсь, что писать буду о первой редакции спектакля, который мне ближе и дороже.
           Теперь можно с уверенностью сказать, что постановка о Владимире Высоцком стала не только данью памяти актёру и поэту, но и итогом лучших творческих дней Театра на Таганке. Идея «Гамлета» без Гамлета, лёгшая в основу спектакля, поведав о лучшей роли Высоцкого, его человеческой судьбе, вобрала в себя и рассказ о самом театре, об актёрском братстве, о целой эпохе в жизни «Таганки». Театр сыграл самоё себя - перед тем, как вступить в иное измерение. «Гамлет-Высоцкий» стал символом и мерой.
           Сцены из шекспировской трагедии, перемежавшиеся с песнями Высоцкого, - наверное, впервые за всю историю сценического искусства актёры играли самих себя.
           Леониду Филатову в спектакле достались две темы, которые, несомненно, наиболее близки его внутреннему «я»: помимо Горацио он читал лирические стихи Владимира Высоцкого и азартно пародировал, меняя тембр голоса, интонации неких критиков, выражавших официозное негативное отношение к творчеству Высоцкого. Филатову всегда удавались роли творцов и злодеев.
           Наверное, самая сокровенная суть любого поэта - в его лирических произведениях. Кому как не Леониду Филатову, который сам - поэт, было читать в спектакле строки, посвящённые Марине Влади, темпераментно и нежно, как исповедь:

Люблю тебя - сейчас,
Не тайно - напоказ...

           А по диагонали от него, отгороженная, как барьером, рядами театрального партера (бывшего в спектакле и символом осиротевшего театра, и гамлетовским занавесом), улыбалась ему своей ослепительной улыбкой несравненная Колдунья (роль М.Влади играла Н.Шацкая). Филатов чувствовал нерв и существо творчества Высоцкого, как поэт способен чувствовать поэта.
           В финале спектакля он подходил к краю сцены и на фоне нараставшего звука фонограммы «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю...», глядя куда-то ввысь, поверх несуществующей на «Таганке» галёрки, обращался к Высоцкому: «Послушай, ведь мы же знаем, что ты - здесь! Выходи! Заговори!..»

***

           Он ушёл из своего родного театра, когда стало ясно, что Юрий Петрович Любимов - не вернётся, а место главного режиссёра занял Анатолий Васильевич Эфрос. Вероятно, решил по-мужски, с плеча - что не способен играть чужое - на своей сцене.
           Смерть А.Эфроса как бы наложила негласное молчаливое табу на этот период в жизни «Таганки». Не буду сейчас вдаваться в подробности, но всё же отмечу, что раскол труппы и ледяное дуновение будущей отчаянной непримиримости впервые no-настоящему ощутилось именно тогда.
           Потом был «Современник», в труппу которого мудрая женщина Галина Борисовна Волчек приняла троих сложных, трудноуправляемых и своеобразных любимовских питомцев - Л.Филатова, В.Смехова и В.Шаповалова, вероятно понимая, что «Современник» для них - ненадолго и только потому, что артисту никак нельзя - без Театра.
           И были театральные фильмы Филатова, в которых он продолжал разбираться в неотпускавшей его теме: радости и печали актёрской судьбы. И всё-таки бросил самому себе и собратьям по профессии - «Сукиных детей»...
           «Мы - артисты, мы прозакладывали свою индивидуальность. Мы можем сыграть для вас - всё, что хотите...».
           Его герои были разными - добрыми и злыми, чистыми и порочными, но он никогда не играл дураков, наверное потому, что сам - с избытком талантлив.
           P.S. Недавно Леониду Алексеевичу Филатову исполнилось пятьдесят. Мне в это с трудом верится. Наверное потому, что при словах «Леонид Филатов» сразу вспоминается о том, что...

...Над Москвой встаёт зелёный восход,
По мосту идёт оранжевый кот,
И лотошник у метро продаёт
Апельсины цвета беж...

Элла Михалёва,
театровед