В войну мы жили в блокадном Ленинграде. Там от голода умерли моя шестилетняя сестрёнка и отец — ему было всего 27 лет. Остались мы вдвоём с мамой. А когда была открыта «Дорога жизни» по Ладоге, нас эвакуировали в Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области, в Сибирь. Детские впечатления от этого города, как от большой деревни. Хорошо запомнила, что в первое время мы жили в землянке. Уже позже, в 70-е годы, меня разыскала женщина, у которой мы тогда жили. Она увидела меня на экране в фильме «Небо со мной» и узнала во мне мою маму (мы с возрастом стали похожи). Завязалась переписка...
Когда мы приехали в Ленинск-Кузнецкий, нас всех выстроили в один ряд, и местные жители, выбирая кого покрепче, повели по своим домам. Так всех и разобрали, остались только мы с мамой, и тётя Наташа, просто из жалости, забрала нас к себе.
Там, в Сибири, началась моя актёрская судьба, там я получила свою первую награду.
А дело было так. Моя мама работала на местном мясокомбинате, я ходила в детский садик при этом комбинате. Была потрясающая зима, какие-то невероятные снега до самых крыш, с которых мы, детвора, прыгали полураздетые, чуть ли не босиком. И при этом никогда не болели. В канун нового 1945 года мясокомбинат устроил для детишек ёлку. Был праздник, на котором среди других выступала и я: пела песенку (хотя я совершенно не поющий человек), читала стихотворение Твардовского «Исповедь танкиста» (позже я узнала, что оно было напечатано в 1941 году в «Пионерской правде»). Уж кто меня научил - не помню, может быть, и тётя Наташа.
|
Когда я закончила стихотворение — все женщины плакали. Директор мясокомбината взяла меня на руки и куда-то понесла, и подарила мне котлету. Я запомнила запах и вкус этой котлеты — никогда таких котлет я больше не ела. Это была моя первая награда.
Потом мы вернулись в Ленинград, но не смогли там остаться, поскольку наша квартира уже была занята. А так как со стороны мамы все наши родственники — эстонцы, мы по приглашению моего дяди Карла-Густава, старого большевика, укреплявшего в своё время Советскую власть в Эстонии, отправились в Таллин.
Там я пошла в драмкружок Дома пионеров. Сыграла Королеву в «Снежной королеве», негритянку Нэнси в «Детях горчичного рая», где мне постоянно забывали закрашивать уши. Училась я сначала в женской школе, году в 56-м нас объединили с мальчиками. Вот там уже был настоящий, серьёзный драмкружок, которым руководил артист Русского драматического театра Иван Данилович Россомахин. Он жив-здоров, живёт в Питере, работал у Товстоногова, а сейчас руководит театральной студией.
Коллектив у нас был сильный, нам даже давали играть свои спектакли на профессиональной сцене Русского драмтеатра. Со мной на одной улице жили, учились в одной школе и занимались в нашем драмкружке Игорь Ясулович, Владимир Коренев, Виталий Коняев...
Поступать я поехала в ленинградский ГИТИС и провалилась на первом же туре. Чтобы не очень огорчать, сказали, что у меня... акцент. Вернулась в Таллин. Решила больше не поступать. Надо было поддерживать маму — пошла работать. Трудилась и на фармацевтическом заводе, и на кондитерской фабрике «Калев» зефирщицей, и секретаршей министра здравоохранения Гольдберга (даже фамилию запомнила), и, наконец, манекенщицей в Таллинском Доме моделей. Была даже напечатана в модном тогда журнале «Силуэт». Министр очень не хотел, чтобы я была манекенщицей — тогда эта профессия считалась легкомысленной. А мне она очень нравилась: нас учили ходить, носить платье. Я в одно мгновенье из Золушки превращалась в Принцессу. Да и в будущем это пригодилось.
|
Всё, что было потом — дело случая. Может быть, меня кто-то направлял. Напротив нашего дома были павильоны Таллинской киностудии. И меня пригласили прямо с улицы на снимавшийся тогда фильм «Незванные гости». Сначала — в массовку, потом предложили эпизод, да ещё с пением. Я из-за этого пения и в не поступила — у меня нет музыкального слуха. Слава Богу, пришлось только открывать рот под фонограмму. Очевидно, меня заметили и предложили одну из уже главных ролей в фильме «И в дождь, и в солнце». Всё это случилось с лёгкой руки Ленды Лайус, которая тогда была ассистентом режиссёра. Она-то меня и «нашла». Потом Лейда работала кинорежиссёром в Эстонии.
Именно Лейда, которая училась тогда во ВГИКе, узнала, что Сергей Герасимов, отчислив после первого курса двух студенток, объявил добор в свою мастерскую. Лейда позвонила в Таллин, чтобы я срочно приезжала в Москву: она поговорила с Герасимовым, показала мои фотографии и тот захотел меня увидеть. С деньгами на дорогу было плохо, а тут как раз из Москвы от Алова и Наумова пришло приглашение на пробы к фильму «Мир входящему». Студия дорогу оплатила и я поехала. (Правда, на эту картину я так и не попала...). Поселили меня в гостиницу «Украина» (а в этом же доме жил и сам Сергей Аполлинариевич Герасимов). Я разыскала Лейду, та связалась с Герасимовым. Он сказал: «Приезжайте ко мне домой, там мы её и послушаем». На Сергея Аполлинариевича я поначалу и внимания не обратила, а Тамару Фёдоровну Макарову узнала сразу — видела на экране. Я решила, что понравиться надо именно ей. А оказалось наоборот: нравиться надо было ему.
— Ну, почитай что-нибудь, — предложил Герасимов.
— Стихотворение «Ландыши продают», — начала я.
— Уж не те ли это «ландыши»? — насторожился Герасимов.
Оказалось, что он терпеть не мог популярную в то время песенку «Ландыши».
— Нет, это другие ландыши, — ответила я и начала читать.
Чувствую, что плохо читаю, ему не нравится, не прохожу.
— А можно, — робко попросила я, — почитать вам Ларису из «Бесприданницы»?
— Можно, — разрешил Герасимов, — только я сяду.
Села и я на стул около стеклянной двери. И так мне жалко стало себя, что я расплакалась. Расплакалась, но читать продолжала… И он сказал:
— Ладно, я тебя беру.
Остальное — формальности.
Потом было несколько фильмов, и, наконец, «На семи ветрах». Сергей Аполлинариевич начал снимать «Люди и звери», где занял большую часть нашего курса, но мне там роли не нашлось. И когда режиссёр Ростоцкий стал искать героиню для фильма «На семи ветрах», Герасимов порекомендовал меня.
|
Самому Герасимову пробы понравились, а Ростоцкому нравилась другая актриса. Но Герасимов, как руководитель кино-объединения, настоял. Поначалу сложности были большие: меня даже чуть не сняли с роли. Первый отснятый материал Ростоцкого огорчил. Он даже пожаловался Герасимову, на что тот ответил: «Это не её вина, это вина твоя». Но затем всё наладилось.
А уже потом был и успех, и признание... Хоть и считаю, что в фильме я ничего особенного не делала, ничего не играла. Меня, мою героиню, сделало окружение: Тихонов, Быков, Ромашин... Сразу после этого фильма была «Тишина» у Басова, «Большая руда» Ордынского с Евгением Урбанским.
А потом большой кусок жизни — работа в ГДР. Немецкий режиссёр Иоахим Хюбнер искал героиню для своего многосерийного фильма «Доктор Шлюттер», искал в Польше, Чехословакии... Свои актрисы, которых было не так много, уже примелькались, ему нужно было новое лицо. Увидел он меня в «Семи ветрах» и пригласил. Там же, в Германии, был пятисерийный фильм «Встречи», «Вешние воды», другие картины. Там же я получила Национальную премию ГДР и премию «Золотой лавр телевидения».
Дальше была «Вертикаль». Как я попала на эту картину, не помню. Зато хорошо помню, что на съёмки я прилетала из Берлина, однажды даже с ящиком пива...
От редакции:
И тут нам вспомнилось старое интервью, которое Лариса Анатольевна Лужина давала Сергею Жильцову для нашего журнала. Чтобы не задавать те же самые вопросы, мы разыскали в старых подшивках это интервью. Вот оно.
— Лариса Анатольевна, вы снимались с Владимиром Семёновичем Высоцким в картине «Вертикаль»…
— Да, это было летом 1966-го... Хотя должна сказать, что Володю знала ещё с начала шестидесятых, когда училась во ВГИКе. Тогда к нам в общежитие, которое находилось в Ростокинском проезде, приходил Высоцкий. Это было, по-моему, связано с тем, что здесь же, в общежитии, жил Володин друг Эдик Володарский... Кажется, ещё и потому, что в то время там был и Василий Макарович Шукшин, с которым Володя тоже общался. Позже появились и другие знакомые — Лёша Чердынин, он учился на операторском... В общем, Володя приходил к нам провести время, поговорить с друзьями, спеть какие-то песни... -
С того времени, как закончила ВГИК, я с Володей не виделась. И вот случилось так, что мы стали сниматься вместе в «Вертикали»...
— Вам сценарий понравился?
— Я бы не сказала, что он был выдающимся. Думаю, что все это понимали. Меня, например, во всех этих съёмках больше всего привлекала романтика. Я до этого никогда не занималась альпинизмом, и мне было очень интересно.
У Славы Говорухина — второй разряд по альпинизму, и из всей группы он был один в этом деле профессионал. Все же остальные, в том числе и Володя, не имели никаких разрядов и не были в горах.
Скорее всего, других, так же, как и меня, привлекала романтика, потому что сценарий всё-таки был слабый... Да и картина... Я думаю, что Говорухин, сам увлекающийся альпинизмом, мог бы снять более интересную картину...
— Это была первая картина Говорухина?
— По-моему, да.
В общем, получилась довольно средняя картина, без особых художественных достоинств. И если бы не Володины песни, фильма, наверное, так никогда и не было бы, то есть он не имел бы своего зрителя, что ли...
— Лариса Анатольевна, вы были рядом с Высоцким в течение всех съёмок и...
— Нет, это не совсем так. Я тогда ещё в Германии снималась, в ГДР. Всё время ездила туда, а оттуда — в горы...
— Ну, в общем-то вы были в числе первых слушателей его песен для фильма?
— Скорее всего, да, потому что многие песни, как мне кажется, рождались прямо у нас на глазах... Я не говорю о том, что я видела, как он писал их, но события, о которых идёт речь в этих песнях, видела или о них нам рассказывали альпинисты. Да, ребята нам рассказывали всякие истории... Был такой альпинист Елисеев — руководитель спортивной группы, которая помогала в съёмках. Практически мы всё уже тогда делали сами, но какие-то сложные вещи нам помогали делать эти вот альпинисты, они дублировали нас. По-моему, некоторые ребята есть даже на экране. Большинство же из них вообще оказались на съёмках случайно: у них там, в Итколе, были сборы. А кого-то Слава Говорухин специально пригласил для фильма. Был Хергиани, который потом погиб... Был даже Абалаков, известный старый альпинист.
Мы снимали под пиком Шуровского, там перевал ещё есть Ушба, высота что-то около трёх-четырёх тысяч метров, там вечный лёд. Мы сами туда дошли, всё несли на себе: рюкзаки, палатки. Жили там около месяца. И было довольно опасно: ледники, трещины огромные... В общем, мы всё умели делать, нас всему учили эти ребята-альпинисты, хотя бы даже ради нашей собственной безопасности. Помню, был случай, когда чуть не погиб один из наших актёров — Гена Воропаев. Дело в том, что наши палатки были наверху, а столовая — несколькими метрами ниже. Мы там протянули верёвку, нужно было идти очень осторожно. И вот Гена Воропаев однажды поскользнулся, стал падать, летел прямо на трещину. Но каким-то образом он сделал «рыбку», что ли, и пролетел над этой трещиной... После этого случая мы стали ещё усерднее тренироваться. Абалаков, этот старый альпинист (ему уже, наверное, лет шестьдесят было), был со своим внуком. Он делал с нами небольшое восхождение... И когда мы шли в связке, попали под камнепад. А наш ассистент, здоровый такой парень, последним в связке шёл (нас было пять человек), он поскользнулся и стал катиться вниз, потащив нас за собой. Я вдруг слышу, Абалаков кричит: «Зарубайся!». А нас учили зарубаться так: ногу в трещину, а между ног — ледоруб. Я помню, что зарубилась прямо в ногу, естественно, от страха и неожиданности. Я не помню сейчас, был ли там Володя, но он наверняка об этом случае знал...
— Владимир Семёнович часто рассказывал на своих выступлениях об истории создания этих своих «горных» песен. Были ли ещё какие-нибудь песни, которые он тогда пел, а больше вы их никогда не слышали? Кроме «Песни о друге», «Вершины», «Прощания с горами», «Скалолазки» и военной «Мерцал закат, как сталь клинка...»
— Была ещё песня, которая в фильме-то есть... Там были такие слова:
|
Во всех городах, о которых он упомянул в этой песне, я уже к тому времени побывала: И в Осло, и в Париже, и в Варшаве с фильмом «На семи ветрах», который вышел в 62-м году. Потом проводились всевозможные кинофестивали, на которых я была, во многих странах, кроме Америки.
— Фильм «На семи ветрах» поставлен по сценарию Александра Галича. Вы с ним общались?
— С Александром Галичем? Общалась.
— А Владимир Семёнович с ним в каких отношениях был?
— Я даже и не знаю. Мы с Володей о нём не говорили...
В общем, с этим фильмом я ездила. И Володя, разумеется, об этом знал. Отсюда, видимо, и возник замысел песни «Она была в Париже». Кстати, там есть слова «Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил...» Я недавно разбирала фотографии и нашла одну, которую Володя, видимо, видел: меня сфотографировали во Франции, мне какой-то французский актёр что-то говорил на ухо, но это был не Марсель Марсо точно...
Мне сейчас как-то смешно вспоминать об этом, а тогда это было на самом деле: когда Володя спел эту песню впервые, мне она очень не понравилась. Я на него обиделась. Что это: «Пусть пробуют они, я лучше пережду...»?! А сейчас приятно думать, что Володя мне тогда песню написал.
— А эта песня возникла до «Скалолазки» или после?
— По-моему, до «Скалолазки». Кстати, ведь «Скалолазка» писалась для фильма. Просто на худсовете Одесской киностудии были замечания. Говорили, что очень много песен Высоцкого, что надо их, убрать. Поэтому и вырезали «Скалолазку». А это очень обидно, потому что по фильму Володя эту песню написал для моей героини. Целый эпизод вырезали и он, к сожалению, не сохранился. А песня была записана полностью и очень красиво была снята. Я сидела на большом камне, а он рядом. Мы придумали, что он как бы такой, Дон Жуан, а я —Дона Анна. Ещё облако опустилось и отделило нас, друг от друга. А Володя как будто из облака выходил. Был потрясающий кадр и песня — лёгкая, весёлая, тёплая... Вырезали её только из-за того, что надо было чем-то пожертвовать. Она шла отдельным эпизодом, и Слава Говорухин мог ею пожертвовать, но зато сохранить всё остальное. А другие песни просто нельзя было вырезать — они легли в канву фильма.
— Лариса Анатольевна, а Владимир Семёнович пел свои новые песни с листа?
— Нет, я никогда не видела, как он писал, и ни разу не видела, чтобы он пел по бумажке, он пел всё по памяти.
— Какая песня была написана самой последней?
— Ну, это песня «Прощание с горами». Она возникла уже в конце фильма. В горах профессии не имеют никакого значения: профессор может идти в одной связке со слесарем, с простым школьником... У альпинистов почти никогда не бывает встреч внизу, на земле. Все — в горах. И когда альпинисты прощаются, они расстаются до следующего лета, расстаются с трудностями... В сценарии финал был таким: на вокзале все наши герои расстаются. «Привет!» — «Привет!». Сняли всю эту сцену, посмотрели на экране— нет точки. Чего-то не хватало. Тогда и родилась у Володи эта песня, и когда он её спел, все поняли — это тот финал, та точка, которой нужно завершить фильм.
— Что, сцену переснимали заново?
— Нет, просто убрали звук, все наши разговоры и наложили песню. Получился хороший финал. Кстати, всегда, заканчивая свои творческие встречи, я показываю фрагмент фильма с песней «Лучше гор могут быть только горы...». И однажды на вечере в посёлке Ерлычо на севере Иркутской области (это было в 1984-м) перед этим фрагментом я немного рассказала о фильме, о Володе и попрощалась со зрителями. Они посмотрели этот ролик и начали расходиться, а ко мне подошёл молодой человек, протянул десять рублей и попросил положить на Володину могилу белые гвоздики. Я возразила: «Что, я сама не могу купить цветов?» А он: «Лариса Анатольевна! Вы знаете, я очень люблю Высоцкого, собрал все его песни, но я его не видел ни разу и не увижу уже никогда. Да и в Москве, может быть, никогда не буду. Очень прошу, купите на эти деньги белых гвоздик». В общем, я обещала. Но, знаете, как это часто бывает у актёров, я по приезде в Москву, ушла бы с головой в работу и, наверное, забыла бы. Но вот эта десятка — всё-таки какой-то долг, духовный долг, подкреплённый материальным, что ли... Я пришла на Ваганьково, купила огромный букет белых гвоздик...
Я много езжу по стране и могу сказать, что народная любовь к Володе не ослабевает. Не помню уже сейчас где, в каком городе, на какой стене пишут метровыми буквами: «Володя, ты с нами!» Эту надпись местные власти всё время приказывали замазывать, но она появлялась снова и снова. Только вечером замажут, а утром опять: «Володя, ты с нами!..»
Кроме Германии я снималась ещё в Польше, в Чехословакии...
Это сейчас появилась возможность запросто бывать за границей. В те времена — это всегда было проблемой.
Вспоминается случай, когда я попала в Польшу на Неделю советских фильмов. Меня встречают на Варшавском вокзале. Из моих рук падает сумочка и разбивается флакон с французскими духами «Магриф», которыми я безумно дорожила. Я чуть не заплакала. И Богдан Поремба, польский кинорежиссёр, встречавший меня, утешая, пообещал: «Не отчаивайся, я тебе сделаю подарок». Вернулась я в Москву без обещанного подарка...
Прошло какое-то время. Попала я на съёмки в забытую Богом российскую глубинку. И вдруг в гостинице, где нас поселили, раздаётся телефонный звонок. Это звонила ассистент режиссёра Богдана Порембы, которая сказала, что тот приступил к съёмкам фильма «Ярослав Домбровский» и предлагает мне небольшую, правда, роль, почти без слов, и всего четыре дня, но... в Париже. Я заорала: «Хоть совсем без слов — я согласна!»
Поселили меня в гостинице «Принц», в которой по некоторым признакам раньше был публичный дом, но это не могло затмить впечатление: за окном — Париж, рядом — Триумфальная арка. Вот он — подарок Порембы!
Однажды вечером, в свободное время, с одним польским актёром мы решили посмотреть фильм «Эммануэль», о котором были немало наслышаны. В маленьком кинотеатре с мягкими креслами было человек пять старичков. То, что я увидела... Но делала вид: подумаешь, ничего интересного, мы, советские, это всё давным-давно знаем. Когда же после сеанса мы шли через какой-то мост, я расплакалась: очень жалко стало актрису, которая, хоть и за большие деньги, в «таком» виде должна была сниматься. Мой спутник смотрел на меня, как на ненормальную.
И ещё один эпизод. Я согласилась на предложение одного, теперь уже французского актёра, прокатиться по ночному Парижу на мотоцикле. Это неописуемо! Только позже я обнаружила на ноге ожог от выхлопной трубы — так была увлечена ночным Парижем. Впечатление незабываемое! Больше, чем от Каннского кинофестиваля. Обидно, правда, было, что за участие в массовке люди получили по 160 франков за одну смену, а я — двести франков — за пять...
А потом опять Россия, съёмки, съёмки — работа.
Если как-то подытожить работу в кино, то самыми значительными для себя считаю фильмы «На семи ветрах», «Исполнение желаний», «Любовь Серафима Фролова» и, пожалуй, «Жизнь на грешной земле».
Если же говорить о творческих пристрастиях, что-ли, то меня больше, чем к кино, всегда тянуло к театру, к сцене. То, что я больше театральная, чем киношная актриса, когда-то подметил даже Сергей Аполлинариевич Герасимов.
Много лет я проработала в Театре-студии киноактёра. Вот и сейчас в антрепризном театре Союза кинематографистов «Артефакт» мы поставили спектакль «Театральный анекдот» по мотивам пьесы Николая Калиты «Курица», режиссёр Геннадий Шапошников. Существуем мы уже третий год, но ни своей крыши, ни устава, который вымучивается всё это время, у нас нет. Ближайшая наша задача — найти желающих приобрести наш спектакль. На апрель вроде бы намечаются гастроли в Орле, Архангельске, Нижнем Новгороде, Питере.
Одно из последних достижений — победа моего карликового пуделька Лорика в мартовском ток-шоу «Моя собака» на телевидении. Когда после передачи мы вышли во двор, увидев Лорика, соседская собака подала голос. Хозяин её тут же одёрнул: «Не лай на артиста!»
Понемногу продолжаю сниматься. Сейчас — у Светланы Дружининой в «Тайнах дворцовых переворотов».
И, наконец, я работаю в Московской детской академии народного художественного творчества «Россия», где в театральной студии и преподаю.
Есть мечта — в «Артефакте» с тем же режиссёром поставить «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Островского. Заработаем деньги — будем ставить.
|
