Заметным событием в мемуарной литературе был выход книги Валерия Перевозчикова «Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого» (М., Московский рабочий, 1988). Составитель, он же автор интервью, представил тридцать рассказов — родителей, близких, друзей и коллег. О составителе стали говорить как о будущем биографе.
В 1991—1992 годах в библиотечной серии журнала «Вагант» вышла версия второй книги, затем — третья книга «Живая жизнь. (М., Петит, 1992). На этом публикация «Штрихов к биографии» закончилась.
Видимо посчитав, что этих интервью достаточно для создания цельной картины определенного периода жизни Высоцкого, интервьюер и издал новую книгу «Правда смертного часа: Владимир Высоцкий, год 1980-й» (М., САМПО, 1998), позаимствовав и чужие интервью.
Первую редакцию этой книги — в компьютерной верстке — автор давал на ознакомление некоторым исследователям, чтобы услышать их мнение. Мнение было неблагоприятным — не по причине неких запретных тем, а по сути: материал сырой, выводы неубедительны, связь событий противоречива, подход односторонен и тенденциозен. Тем не менее автор опубликовал свой труд в газете «Совершенно секретно» (1996, № 12), руководствуясь своими интересами. И вот теперь — книга. Авторская.
Главное отличие состава книги от первой редакции — сокращение цитат из воспоминаний родных и друзей поэта, и приоритет и полное доверие рассказам троих—четверых людей, чье благосостояние впрямую зависело от Высоцкого.
Красной чертой в книге проходит авторская убежденность, что смерть была неотвратима, что Высоцкий был обречен и, главное, упомянутые люди сделали все для его спасения, да вот не получилось. Причина смерти — и это автором выдается за постулат — наркотики.
Конечно, смерть без причины не бывает. Вот только и сроки наступления (как и отступления) смерти зависят тоже от причин, каковых, кроме постулируемой, биограф не обнаружил.
Расчет автора на шумный успех запоздал: факт приема Высоцким наркотических средств перестал быть сенсацией уж десяток лет назад, когда Марина Влади объявила об этом в миллионных тиражах своих воспоминаний «Владимир, или Прерванный полет» (1989). Именно после этой книги и появился «самый достоверный» рассказ В. Янкловича в третьей «Живой жизни» В.Перевозчикова, датированный составителем 1986 —1990 годами, на котором и построена фабула книги «Правда смертного часа».
Но вспомним, что после презентации «Прерванного полета» в издательстве «Прогресс» вдова поэта уже со следующей встречи с читателями — а встреч этих, как и ее интервью, было много — непрестанно подчеркивала, что это не книга воспоминаний, а беллетристика, и постоянно восклицала: почему он умер? Причину она видела в официальном непризнании поэта. Но следом шел обязательный второй вопрос: почему он умер в таком возрасте? Вопрос человека, вылечившего своего сына от наркомании.
Ответить на этот вопрос должен не врач, а исследователь жизни и творчества поэта, беспристрастный и честный аналитик событий. Ибо правда смертного часа Высоцкого, в буквальном-то понимании, банальна и ужасна: врач проспал больного, и зачем бы писать книгу длиннее этих трех слов.
Мои заметки — об исследовательской работе биографа.
Поскольку в книге нет ссылок на источники публикуемых цитат, и я не могу проверить аутентичность текстов, все мои комментарии по ним относятся к работе автора книги, а не авторов цитат. В основном же — речь о сведениях и умозаключениях самого автора книги.
Начну с аннотации: «Воспоминания родных и друзей, официальные документы восстанавливают "правду смертного часа" — какой бы горькой и обидной она ни была» (с.2). О «воспоминаниях родных» чуть позже, сейчас замечу только, что в книге нет ни единой цитаты интервью ни матери, ни отца. О «воспоминаниях друзей» я уже упоминал при сравнении вариантов редакций книги. «Официальных документов», относящихся к заявленной теме, в книге нет, да и быть не может. О «горечи и обиде» сказано выше, в трех словах.
Предисловие: «Отметим, что у Высоцкого было несколько попыток, суицида» (с.4). Столь серьезное заявление подтверждено ли хоть одним источником? Ни единым. Приводимые далее якобы сказанные поэтом слова, что он «выбросится, если...» и тому подобное, называется угрозой самоубийства, шантажом и чем угодно еще, но не попыткой. Утверждение, что «кстати, несколькими друзьями Высоцкого его смерть была воспринята как самоубийство» (с.4), иллюстрируется словами Михаила Шемякина: «Его смерть для меня — не просто неожиданность, для меня эта смерть — самоубийство» (с.4). Можно лишь добавить, что и еще для десятков тысяч людей бешеная гонка Высоцкого «воспринималась как самоубийство». А вот слово «неожиданность» в цитате — «кстати»: оно говорит о многом. Цитат других «нескольких друзей» не приводится.
Попытка суицида — не обещание, а деяние. Зачем же автор так—то о Высоцком, да с первой страницы, да еще в пику православию «оправдывая» грех самоубийства неким афоризмом «древних» (!?), что сие «есть суть человеческой свободы» (с. 4).
Повествование. Начинается оно с сообщения, что в начале декабря 1979 года, в США, «хотя Высоцкий ведет себя более чем странно», Марина Влади «еще ни о чем не догадывается» (с. 7). Не «странные» ли сведения биографа (откуда он их взял?) о некоем «странном» поведении? Сам он тремя месяцами ранее не заметил ничего странного, когда слушал поэта в студии телевидения в Пятигорске. Никто из тысяч зрителей на концертах, в том числе на выступлении в библиотеке № 60 за три дня до вылета в США, ничего странного не заметил.
Но автору надо с первых строк убедить читателя — что Высоцкий потенциальный самоубийца, с первых строк — что Высоцкий наркоман. Этот ярлык налеплен на каждую страницу книги. А ведь читатель прекрасно представляет — по нынешнему-то телеэкрану — этих опустившихся людей, и ухмыляется: а еще поэтом называют. Да автор и сам не поэта видит, а наркомана — буквально в следующем же абзаце он не преминул еще раз упомянуть (тоже без ссылки на источник) тему наркотиков — кому, возвращаясь из США, в самолете Высоцкий «рекомендует "своего" врача — Анатолия Федотова» (с.7,8).
«15 декабря — Высоцкий уже в Москве», «Возвращаясь домой, Высоцкий уже знал "о событиях в Афганистане"» (с.8). Политбюро ЦК КПСС не знало: секретное решение о вводе войск приняло только 26-го, дворец Амина десантники взяли только 28-го, — а еще за три недели до этого Высоцкого «в США поразила одна телепередача» о «деревне, сожженной советским напалмом» и «обезображенной девушке-невесте» (с.8). Хотя следом, в подтверждение, идет цитата Михаила Шемякина, что ему Высоцкий говорил о фотографии (с.8), а в воспоминаниях В.И.Туманова этот эпизод привязан к возвращению Высоцкого из Парижа, а не из США, где он видел «кадры хроники по французскому телевидению» (Туманов В. И. Жизнь без вранья. В сб.: Старатель, М.,1994, с.329).
Можно бы и не говорить об этой небрежности автора в датировке событий, если бы это не было нормой всей книги: детали мемуаров не сопоставляются и не перепроверяются, а иногда разновременные события смешиваются, причем создается впечатление, что делается это умышленно — для достижения заданной цели
Следующий эпизод — уже новый, 1980 год (за две недели декабря пять концертов «более чем странного» Высоцкого не упоминаются). Встреча Нового года, на даче. Две цитаты. Юрий Трифонов (интервью не автора книги): «Вся эта публика, пестрая какая-то, я не знаю, чем она была объединена, за всю ночь даже ни разу не попросила его спеть, хотя он пришел с гитарой» (с.11). Всеволод Абдулов: «На Новый год все было хорошо: и природа, и люди» (с. 12). Таких сопоставлений — цитат чужих интервью со своими, — дающих возможность разобраться в истинной правде смертного часа, в дальнейшем автор книги избегает.
Отъезд с дачи. Валерий Янклович: «Я понимаю, что ему самому нужно в Москву — кончилось "лекарство"». Наркотики не упоминались целых две страницы, — как бы, значит, главную нить не потерять. И ведь что примечательно: Высоцкий принимал препараты действительно лекарственные, без всяких кавычек — не героин же или «наркоту», каковой пробавляются наркоманы, — но автор везде демонстративно берет слово лекарство в кавычки —и сам, и в цитатах (в них пунктуация ведь тоже его, с диктофона).
В пути происходит знаменитая, настойчиво муссируемая уж который год, автомобильная авария. Машина ударяется в троллейбус, причем прям у Первой градской больницы, куда и попадают Абдулов и Янклович. В машине «девушки поехали тоже» (с. 12), в больницу они не попали и вообще исчезли из поля зрения автора книги.
В.Янклович: «Мне делают уколы, Севе вправляют руку, Начинается дело об аварии» (с. 14). Автор: «Усилия "закрыть" дело об аварии не дают никаких результатов...Ситуация осложняется тем, что идет следствие по "ижевскому" делу» (с. 16). «Дело об аварии» (суть обвинения не сообщается) — сложная ситуация, «ижевское дело» (чье?) — неприятное совпадение.
Цитата Генриха Падвы, адвоката: «В 1979 году он (администратор В.Кондаков) проводил в Ижевске концерты Толкуновой, Хазанова и Высоцкого. Кондаков обвинялся в том, что во время этих концертов происходил "съем денег". То есть, продавалось билетов большее количество, отчитывались за меньшее, — а часть денег присваивалась. <...> Присваивал Кондаков и еще группа администраторов. А так как к концертам Высоцкого имел отношение Янклович, то шла речь о его возможной причастности. Вот в чем суть дела» (с.19).
Автор выдает другую «суть»: «А причем здесь Высоцкий? Дело в том, что администраторы утверждали, что все деньги они отдавали Высоцкому, а себе не брали ничего» (с. 19). И продолжает: «А ведь было еще "харьковское" дело, летом 1979 года возникло дело о подделке билетов в Минске. Можете себе представить, сколько времени, нервов стоило это Высоцкому» (с.22).
Уважаемый биограф, «билетные» дела — Высоцкого? А почему бы не сослаться на источник этой выдумки? А «сколько времени, нервов стоило» Толкуновой, Хазанову? Да ничего не стоило, чего бы ни надумали про них «утверждать администраторы». А почему ж Высоцкому-то стоило? И Харьков, и Минск? Но почему-то, как пишет автор, «позже Марина Влади заметит, что "мы эти темы не очень обсуждали"» (с.21). Кто-нибудь поверит, что Высоцкому грозит уголовное наказание, и жена об этом знает, но супруги это даже не обсуждают?
Исследователь вместо анализа дает мешанину сведений (как позже выясняется). В. Янклович: «И дело Высоцкого он (следователь Кравец) решил "дожать" во что бы то ни стало» (с.21). Вот так: «дело Высоцкого». Значит, говоря о причастности, Г. Падва все перепутал и поменял фамилии местами? «Уезжая в Ижевск, — говорит далее В. Янклович, — Кравец "делает бумагу" о том, что Высоцкий специально разбил машину, чтобы укрыть в больнице свидетеля Янкловича» (с.21). Внимательно ли автор книги прочитал сказанное? Коль есть «дело Высоцкого», не логичнее ли «укрыть в больнице» не свидетеля, а обвиняемого? И как биограф увязал тот факт, что «В январе 80-го из Управления культуры пришла бумага: готовьте документы на присвоение звания Высоцкому» (с.36), — это подследственному-то присвоение звания?
Автор книги пишет, что «попытки новых допросов еще будут» (с.21) Но если примеров «попыток суицида» автор не привел за их отсутствием, то почему же нет ни одного примера «попыток допроса», если о таковых известно? В Первой градской следователь был дважды, и вдруг «делает бумагу»» про «укрытие в больнице», — больше не пускали, что ли?
Возвращается биограф к этой теме в главе «Февраль». Дает цитаты В. Янкловича, как он лег в больницу, где ему «сделали повторную операцию» (с.43). Следом цитата В. Баранчикова: «Валеру таскали по судебному делу, он лег в больницу. Приехали следователи, я их не пустил» (с.43). Разные свидетельства (в своих же интервью) биограф не сопоставляет.
Приведенные выше сведения в контексте «ижевского дела Высоцкого» теперь плавно трансформируются в дело, оказывается, не «ижевское», а об умышленной аварии, по которой он и был оправдан, потому что, как пишет биограф, «ведь любому нормальному человеку было ясно, что не мог Высоцкий специально разбить машину только для того, чтобы скрыть свидетелей» (с.44).
Описана мгновенная реакция Высоцкого перед ударом в стоящий троллейбус — В. Янклович: «Володя одной рукой прижал голову Севы к подголовнику, а другой — продолжал выворачивать руль» (с.13). Даже отбросив преувеличение автора цитаты «гонит на скорости двести километров в час» (с. 13), ясно, что «продолжал выворачивать» Высоцкий не дольше двух секунд: даже при вдвое меньшей скорости это пятьдесят метров пути.
И вот интересная деталь объявилась в преддверии двадцатилетнего юбилея аварии: забытые исследователем «девушки» были вспомнены. На вручении премий Высоцкого «Своя колея» в Театре на Таганке 24 января 1999 года Всеволод Абдулов сказал: «Когда на скорости где-то 120—130 километров в час, на голом льду, машина врезалась в бок троллейбуса, Володя понял, что я просто могу погибнуть, — потому что я сидел спиной к переду машины: пытался спасти, так сказать, сзади сидящих людей» (цитирую по фонограмме видеозаписи). На предвестие аварии, как видите, успели среагировать быстрее водителя. А причиненный ущерб Троллейбусному управлению от удара тонны металла со скоростью тридцать метров в секунду — «счет за ремонт: 27 рублей 25 копеек» (с. 14).
Видимо, эти подробности нормальным современникам тоже были известны, почему и вспоминают они об этой аварии с уважительным удивлением, что ради друга Высоцкий шел на всё..
Высоцкий сделал все возможное и невозможное для спасения своего администратора. Носился он не только по генеральским инстанциям с протестами допросов в Первой градской, о чем пишет автор книги, но и поместил потом администратора в больницу в Измайлове, к своему другу, где «попытки допросов» и остались попытками. Отдыхал «свидетель по делу Высоцкого» в одноместной со всеми удобствами палате, с привезенным Высоцким цветным телевизором «Юность», — это не из книги автора, а свидетельство очевидца.
Я так подробно останавливаюсь, на этой теме, и продолжу «денежно-билетные» отношения и дальше только потому, что это есть составляющая истинной правды смертного часа Высоцкого, да поймет меня внимательный читатель.
Голая подгонка цитат (да и цитат ли) на заданную тему при нулевой исследовательской работе, — вот что такое эта книга. Да она и не могла быть другой, поскольку на вооружении биографа принципиально неверное, ложное представление о методике работы с мемуарами. Цитирую: «Что касается позиции автора, то она в следующих словах М. М. Бахтина: "Биография дарственна: я получаю от других и для других"» (Перевозчиков В. К. Страницы будущей книги. Библиотека «Ваганта». 1992. № 6. С.4). Эта же цитата взята эпиграфом и к третьей «Живой жизни».
Посылка ученого в контексте развития своей металингвистической теории «другости» не имеет никакого отношения к эдиционным задачам биографа. Все как раз наоборот: «Не нужно думать, что мы найдем в мемуарах готовые факты. Любые воспоминания — это источники для реконструкции исторических и биографических фактов» (Чудакова М. О. Рукопись и книга. М., 1986, с.140).
Автор не делал реконструкций, да если бы и делал — из чего, из интервью одной, в определенном смысле связанной, группы людей? Стоит сравнить свидетельства людей разных групп — и картина меняется. А публикуемые кусочки новых «подробностей» (из так называемых закрытых слушаний) — отнюдь не о правде смертного часа в истинном ее понимании, а противоречивые сведения всего лишь о хронике последних дней, что не одно и то же. Вне всяких сомнений, картина резко изменится с годами, когда будет поднят весь пласт мемуарных источников, и воспоминания неопубликованные, находящиеся в частных (и честных) руках — свидетельства, отражающие отношение ближайшего окружения к насущным проблемам Высоцкого.
Принципиально ошибочная концепция биографа, перепутавшего металингвистику с источниковедением, обнажает и те фактические неточности, каковых в книге много.
Автору «подарили» сведения, что интервью поэта редакции иновещания Всесоюзного радио было 8 января (с.23), он и не проверил, что спектакль «Преступление и наказание», в перерывах работы Высоцкого в котором оно состоялось, было седьмого.
Автор книги знает и из устного сообщения, и из печати (Четыре варианта одного интервью. Вагант. 1993, № 5—6), что интервью это было безобразно искажено в публикации его в «Литературной России» (1989, 20 октября), откуда он перепечатал его в третью «Живую жизнь» (1992), но и в комментируемой книге (1998) отводит той же недоброкачественной компиляции целых две страницы (сс. 62 - 63), так и не взглянув в первоисточник.
Автор пишет про «отношение В. В. к советскому телевидению (телевизор в квартире работал постоянно)» (с.28). На вопросы, зачем он смотрит телевизор, Высоцкий, якобы, отвечал: «Пропитываюсь ненавистью» (с.29). Обратите внимание, в каком контексте: постоянно. Вот какой он был ненавистник. Даритель информации не сообщается.
Биография исторической личности, созданная на дарах данайцев и здравомысленных зайцев. Биограф первым за две с половиной тысячи лет посрамил Геродота, признанного первым критиком своих источников: «Я обязан рассказать рассказанное, но верить всегда этому я не обязан; это слово мое имеется в виду во всем, что я рассказываю». У биографа же Высоцкого «имеется в виду» истинная правда.
Цитата, заимствованная из чужой публикации (без отсылки к ней, конечно) - Ю. Ф. Карякин: «Я видел, как он записывался для "Кинопанорамы"... По напряжению - даже только физическому - не уступал он никаким олимпийцам-тяжелоатлетам» (с.29). Как незамедлительный комментарий автора - в следующей же строке - «подарок» В. Янкловича: «Кончалось действие наркотика, и он слабел. Ему надо было прерваться, чтобы сделать укол. Поэтому были остановки» (с.29). Поразительная осведомленность отсутствующего на съемке не вызывает вопросов исследователя.
Слова И. Шевцова, что на другой день, 23 января, на официальной встрече «Володя действительно тогда не был пьян» (с.23), немедленно «разъясняет» (слово автора) В. Янклович: «В этот день у Володи не было наркотиков. Он принял седуксен и не мог четко разговаривать» (с.32).
И так по всем эпизодам - то сам биограф постранично «разъясняет» о наркотиках без ссылки на источники, то привлекает один и тот же источник — видимо, восхищенный феноменальной памятью мемуариста.
24 января. Цитата автора книги: «Дозы "лекарства" все увеличивались. По существу, В. В. убивает себя, — и друзья это понимают» (с.34). Не надо быть ни друзьями, ни исследователями для понимания, что недозированное применение наркотических средств убивает человека. Но от биографа-то ждут его понимания, основанного на исследовании: почему «дозы увеличивались» при личном-то враче, одаренном Высоцким шикарной московской квартирой, почему «друзей» такое положение до этого устраивало (сказки об их неведении неуместны), почему потом лечение было на уровне любительских экспериментов, приведших к смерти.
Примечательная цитата, в бесспорности утверждения которой едва ли можно усомниться - «У него был уже совершенно другой - очень высокий -социальный статус. Он мог войти в любой кабинет» (с.41) - в сочетании с цитатой «Он так хотел вылечиться!» (с.92) свидетельствует о явной возможности окружения этими кабинетами воспользоваться, пожертвуй оно своими интересами - да, в ущерб приязни, но во имя жизни. Такой шаг доступен только другу, если он настоящий друг, и нет сомненья, что будь он рядом, а не за тысячи километров, так и было бы, свидетельством чему воспоминания сына поэта о разговоре с Тумановым, приехавшим в Москву за три дня до смерти Высоцкого: «Я спросил, почему отца не кладут в больницу, ведь явно видно, что человек больной? Он ответил, что они так и сделают. Что он еще раньше хотел это сделать, но уехал, а отец сбежал... А теперь он приехал и сам этим займется» (с.178). Другие друзья жили под боком, от них никто не сбегал.
Опять же подчеркиваю: эти вопросы возникают не к мемуаристам, а к биографу, взявшемуся установить правду смертного часа, а потчующего читателей утверждениями, объективно не вытекающими из приводимых цитат.
Истинные друзья, кто не кормился на Высоцком, не сказали о нем ни единой гадости в воспоминаниях. У Михаила Шемякина, уж каких подробностей загулов не описавшего, в каждом слове только любовь и восхищение талантом поэта, понимание еще при жизни великости Высоцкого. Шемякин сделал студийные записи песен Высоцкого, Шемякин потом, в 1988 году, выпустил трехтомник поэта. К слову сказать, в приложении к изданию, в иллюстрации к песне «Мои похорона», он изобразил друга Высоцкого с припиской: «В. Янклович: Продаю стихи В. Высоцкого. Цена 50 $ за штуку».
Вадим Туманов готовил Высоцкому дом в тайге - действительно для лечения. Он же устроил поэту невозможное для 1979 года — интервью на Пятигорском телевидении. Заметим, что он же своим авторитетом дал потом интервьюеру дорогу в биографы.
Об известной реакции Туманова на итоговый результат биографа, как и об упомянутой иллюстрации Шемякина, автор расскажет, надо понимать, в обещанной новой книге «Владимир Высоцкий. Посмертная судьба» (с.225).
Ну а что «обеспечили», «выпустили», «устроили» возлюбленные автором мемуаристы, и после смерти поэта не усвоившие, с кем находились рядом? Многие десятки выступлений Высоцкого по институтам, предприятиям, городам и весям под патронажем администратора - и сколько от него получено фонограмм? Ни одной. Не значит ли это, что было плевать на творчество поэта, бухгалтерия важнее? А что известно о географии совместных поездок с выступлениями кроме «кажется, может быть, вроде бы»? И что бы сегодня было в творческом наследии писателя без его рассказов о своих взглядах, мировоззрении - без его фонограмм выступлений, записанных вопреки запрету администратора?
Повторю еще и еще раз: все эти вопросы не к персоналиям книги, а к биографу, бравшему интервью и нарисовавшему благостную картину мужественной борьбы невинного окружения за жизнь поэта. Не исследование, а концентрация цитат одних и тех же людей на тему наркотиков и авторская (!) мерзость подробностей про ампулы, «уколы через брюки» и «раздавленные пузырьки», как будто он сам это видел.
Возвращаясь к «дарственности» событий, приведу и рядовые, характеризующие работу автора с источниками.
Автор пишет: «Первым сольным концертом В. В. стало выступление в Институте русского языка в 1966 году» (с.48), хотя таковым является выступление в Ленинградском институте высокомолекулярных соединений в апреле 1965 года.
Автор дает (без ссылки на источник) другую версию клинической смерти Высоцкого в июле 1979 года в Бухаре: «Высоцкий ввел себе лекарство, которое используют для лечения зубов... Спас Высоцкого, как известно, Федотов» (с.66). Вопроса, зачем же врач сопровождает Высоцкого на гастролях, если тот сам себя лечит, биограф не исследует.
Автор: «...Андрей Крылов - тогда председатель московского КСП» (с.79). Не был он председателем Московского КСП. К слову сказать, на благодарность автора А. Крылову в газете «Совершенно секретно» (1996) тот ответил, что она «не имеет касательства к подготовке этой книги» (Мир Высоцкого: исследования и материалы. М. 1997, с. 352). Тем не менее в предвыпускных данных книги (1998) опровержение Крылова проигнорировано: опять благодарность.
В двусмысленном контексте денежно-билетного «ижевского дела» пристегнув Высоцкого в качестве якобы соучастника «съема денег» за концерты состоявшиеся, автор имел в виду, оказывается, как позже замечено мельком, неотработанный аванс. А как обстояло дело с оплатой концертов состоявшихся? Вот этот неинтересный вопрос я и хочу рассмотреть на одном примере, считая тему эту неотъемлемой от сказанного в названии книги.
Областной Калининград, последние гастроли Высоцкого, за два месяца до его гибели. Автор: «Концертов было много. Высоцкий работал на двух стационарных площадках - во Дворце спорта и в кинотеатре "Россия". Были еще и выездные концерты» (с. 134). На пятый день, перед последним концертом, у Высоцкого пропадает голос. Администратор В. Гольдман: «Володя, откровенно говоря, — надо. Если ты сможешь... Пять тысяч человек приехали из области...» (с. 136). Значит, один концерт - пять тысяч билетов.
Биографу «подарили» результат умножения «надо» на «много», о чем он и сообщает: «За концерты в Калининграде В. В. получил шесть тысяч рублей» (с. 139) - цитата без ссылки на источник.
За год до гибели были гастроли в Средней Азии, начались они в Учкудуке - четыре концерта 21 июля 1979 года. Это два раза по шестьсот и два раза по девятьсот мест, не считая стоящих вдоль стен. Цена билета три рубля, итого девять тысяч рублей. Недавно, чтобы уж точно убедиться, я говорил с тогдашним заместителем директора этого уранового рудоуправления. На мой вопрос, сколько тогда получили администраторы Гольдман и Янклович, он ответил: «Не понял. Сколько продали билетов, столько и получили».
Поясню. Министерство среднего машиностроения было государством в государстве. Все объекты режимного города-предприятия находились на его балансе — от рудников за городом до тротуаров в городе. Финансовая отчетность Дома культуры или кинотеатра - перед рудкомом профсоюза того же предприятия. Поэтому замдиректора и удивился вопросу: ни арендной прибыли, ни окупаемости объектам культуры не планировалось, наоборот - символические копеечные билеты, отдельная строка расходов в промфинплане рудоуправления. Могу лишь добавить, что после субботних концертов, в понедельник, человек тридцать «своих» расписались в ведомости на получение премий по сто двадцать рублей, получив по двадцать на компенсацию подоходного налога. Не берусь судить, только ли послеконцертный ночной банкет Высоцкого окупался или это еще и на отчетность рудкома, — факт, что с трех тысяч зрителей администраторы получили сполна, без всяких «харьковских» или «ижевских» рисковых операций. Не зря следом чуть не каждый месяц по этой золотой жиле спецгородов одного горного комбината - Учкудук, Зарафшан, Навои - проехал десяток звезд, от Боярского до Золотухина, Гольдманом же привезенного. Потом администратора посадили - не по этим гастролям.
Областной Калининград не «почтовый ящик» Учкудук: билеты с другой отчетностью. А я и не сравниваю шесть тысяч рублей за пять дней пятитысячных аудиторий - с девятью тысячами рублей в один день за аудиторию трехтысячную. Я всего лишь хочу закончить явно неполную фразу биографа: «За концерты в Калининграде Высоцкий получил шесть тысяч рублей» - от администраторов.
Примечательно, что для нерушимости построения своей концепции правды смертного часа автор исключил из книги слова Семена Владимировича, отца поэта, которые были в первой редакции: «А ты молчи! Ты на нем миллионы зарабатываешь!» Это я касательно обещанных «воспоминаний родных». Зато приведены, как оценил их автор книги, «горькие слова Валерия Павловича Янкловича» (с.59): «Володя был гений - он всех нас объединял и брал от нас то, что ему было нужно» (с.59). Еще из воспоминаний родных — сын Аркадий, о предсмертных днях отца: «Но кто-то продолжал хладнокровно тянуть деньги» (С.205). «Не знаю, как другие - а я верю, верю в друзей» — пел Высоцкий. Вот чем обернулась молитвенная вера поэта.
|
Нелюбопытный исследователь не поинтересовался, каким таким «двум девушкам», по свидетельству В. Янкловича, «За несколько дней до смерти Володя отдает эти деньги, - шесть тысяч рублей» (с.191), — напомню: в то время это двухгодовая зарплата шахтера, самой высокооплачиваемой тогда профессии, — но следом биограф сочувственно констатирует: «После смерти В. В. остались долги, их надо было отдавать...» (с. 191) - не уточняя ни суммы, ни источника.
Многообразны исследовательские приемы биографа - от источников без выводов, через выводы вопреки источникам, до утверждений без выводов и источников. «Про всё писать — не выдержит бумага», поэтому ограничивая размер статьи я рассматриваю лишь малую часть книги.
Казалось бы, чего гадать о дате возвращения матери Высоцкого из поездки в Польшу (с.175): одного звонка достаточно, при удивительной-то памяти Нины Максимовны. Да в том то и дело, что на пушечный выстрел исследователь сторонится родителей, - не единственный ли случай в мировой практике биографов? Автор сообщает, например, что Джуна сказала матери: «Если бы Высоцкий вовремя обратился к ней, она бы его спасла» (с.57). Вот комментарий Нины Максимовны: «Перевозчиков у меня спрашивал?» Такое вот источниковедение, такие «воспоминания родных».
Информация, что Высоцкий якобы говорил, что его не лечат, «а только - чтоб потом сказать: "Я лечил Высоцкого"» (с.168), остается без внимания исследователя и не увязывается с названием книги. Не комментируются и такие цитаты, как «они взяли и привязали его простынями», «выпили по рюмочке» и «все ушли» (с.204).
В аннотации сказано: «В книге — попытка рассказать о последних месяцах жизни Владимира Высоцкого» (с.2). Это неправда. Такие попытки были не у автора, а у персоналий книги, когда они давали интервью (которых мы не слышали и не читали, а видим лишь куски якобы их цитат), и Бог им судья, они не исследователи, у них свои желания и задачи, откровения и заблуждения. А исследователю не дано право прятаться от неудобных сведений, игнорировать их анализ. Он обязан или отвергнуть ложь — или подтвердить правду, — сделать научно обоснованные выводы. Нет выводов - нет авторской книги, есть составительская «антология цитат» с потолка взятыми составителем сведениями и утверждениями, промеж цитат разбросанными.
«Время все расставит на свои места, и останется только правда...Важно, чтобы заговорили те, кто знает и помнит, но почему-то молчит; чтобы не появлялись "сплетни в виде версий"; чтобы не выходили легковесные и безграмотные - оскорбительные для памяти Владимира Высоцкого - компиляции» (с.232). Эти слова принадлежат автору книги. Эх, встать бы Высоцкому, он бы «все расставил на свои места» и разобрался бы, кто оскорбляет его память. Язык не поворачивается назвать приведенную цитату автора лицемерием, наверняка это добросовестное заблуждение в оценке своей коммерческой поделки. Хотя трудно поверить в непонимание автора, что встал он со своей книгой в шеренгу тех немногих, кто «И несут почетный ка-ра-ул!».
Мнение лишь одного, близкого Высоцкому человека в свое время, из десятка тех, с кем я говорил об этой книге, оказалось в согласии с авторской концепцией бессилия поэта перед неотвратимой смертью, а разгильдяйство окружения в описанные семь месяцев воспринято на удивление спокойно: «Это журналистское расследование. Посмотри, Володя ведь написал только одну песню да с десяток стихов, и выступлений мало».
Во-первых, не одну песню. Во-вторых, одно стихотворение «В стае диких гусей был второй...» перекрывает десятки других, «Если счетом считать». Выступлений много: пять в декабре, и был за рубежом; три в январе, плюс интервью; пять в феврале; два в марте, и был за рубежом; семь в апреле; май и часть июня - за рубежом, затем двадцать два концерта в областном Калининграде; четыре выступления в июле. Минус заграница — полсотни концертов за пять месяцев. И это не считая съемок «Кинопанорамы», фильмов «Я помню чудное мгновенье...», «Маленькие трагедии». Высоцкий играет в спектаклях «Преступление и наказание», «Вишневый сад», до смерти не отменявшийся «Гамлет». Полноте, о каком бессилии речь?
А если говорить о творческих встречах, то когда еще столько сказал поэт «о времени и о себе», как не в этих выступлениях восьмидесятого? А сколько потеряла русская культура из-за не записанных калининградских выступлений, и мы слышим сейчас из них лишь рваные кусочки нескольких любительских записей, — по чьей вине?
Авторитетность диктофонных интервью и мемуарных публикаций часто просто ничтожна, поскольку нередко эти тексты созданы с определенной, не всегда чистоплотной целью: от попыток «отразиться в свете гения» в качестве лучшего друга, что было модно в восьмидесятых, до мемуаров «спасителей» - в девяностых.
А какие метаморфозы претерпевают прежние мемуары на нынешнем телеэкране: как им, бедным, было трудно с «невыносимым» Высоцким, какой он был нехороший — то с партнером по роли в кино, то режиссер родного театра при каждом появлении в эфире не забывает прилепить поэту ярлык алкоголика. Вот только кто б их знал-то сегодня, не подари им судьба причастности к этому имени.
Эфемерна попытка написать биографию поэта при жизни одного с Высоцким поколения. Субъективизм современников, а главное, личные интересы некоторых до определенной отдаленности по времени не позволят уяснить правду смертного часа. Воспоминания о Пушкине его племянника Л.Н.Павлищева через десятки лет отвергнуты с научной доказательностью. Какие бы новые споры о воспоминаниях друга поэта А.О.Смирновой-Россет ни велись любителями, учеными-пушкинистами ее нашумевшие «Записки» признаны фальсификацией. Воспоминания не одного мемуариста Высоцкого наши правнуки отправят в ту же корзину, и первой шлепнется в нее книга «Правда смертного часа».
|
