И.В.Бестужев-Лада
доктор исторических наук,
профессор, академик РАО

АНТИИСТОРИЯ,
или КАК СДЕЛАТЬ ИСТОРИЮ ПРОДАЖНОЙ ДЕВКОЙ (сериалами по 10000 экземпляров, 21 рубль штука)

«ТЬМА ГОРЬКИХ ИСТИН ...РУСЬ»

           Так называется последняя, четвертая по счету, книжка двух авторов — Сергея Валянского и Дмитрия Калюжного — из серии «Хронотрон: версии мировой истории», выпущенной московским издательством «Крафт+Леан» всего за один, 1998-й год. Заглавия трех предшествующих книжек: «Новая хронология земных цивилизаций» (переозаглавленная в этом издании для более широкого круга читателей — «О графе Гомере, крестоносце Батые и знаке зверя»), «Путь на Восток или без вести пропавшие во времени» и «Явление Руси». Все четыре книжки изданы в красочных, привлекательных обложках, не Бог весть как, но все же иллюстрированы, снабжены завлекательными аннотациями и, как справедливо указано там, отличаются занимательным и доступным языком. Масштаб издания вполне сопоставим с не особенно массовым школьным учебником. И доходность, видимо, соответствующая. Издание подкреплено умело поставленной телерекламой и нужными откликами в печати. Словом, перед нами — прекрасно реализованный бизнес-план. Теперь, что ни напиши о нем — все равно получится даровая дополнительная реклама. Молодцы, ребята! Вот если бы мы примерно так же научились сеять разумное, доброе, вечное нашими злосчастными школьными учебниками ...
           Только разумное ли сеется в данном случае? Не говоря уже о добром и вечном. В тех же аннотациях мы читаем: «Показано, что не было на Востоке никаких культурных центров. Не было древних цивилизаций Месопотамии, Индии, Китая. Вся культура принесена сюда из других мест». Короче, история Древнего Мира упраздняется и полностью сливается с историей Средних Веков. Авторы утверждают, что «многое, описанное в Библии, Евангелиях, мифах и историях Древнего Мира, было, но было не там и не тогда, куда и когда относит эти сюжеты традиционная история», а примерно в III-XIII веках нашей эры. Да и в этих веках многое было не так, как мы знаем из школьных учебников.
           Например, не было якобы никакого «татаро-монгольского ига», хан Батый на поверку оказывается чем-то вроде Тараса Бульбы, а Куликовская битва происходила в Москве, на общеизвестных Кулишках, и вовсе не с теми татарами. И так далее на всем протяжении мировой и российской истории вплоть до Новых Времен.
           Что же получается? В тысячах университетов мира дураки и подлецы в профессорских мантиях несколько веков подряд делают вид, что мучаются над древними документами, продолжая мусолить разные вздорные сказки. А еще более подлые и глупые преподаватели истории в сотнях тысяч школ, как попугаи, бездумно твердят эти выдумки невинным детям. И вдруг появляются безвестные, но умные и благородные Валянский с Калюжным, которые протирают глаза невеждам и всего за 21 рубль доходчиво рассказывают, как оно было на самом деле.
           Кто эти герои? Сколько десятилетий провели они за изучением исторических источников, прежде чем совершили переворот в отечественной и мировой истории? Если бы это была модная ныне эзотерика — нет вопросов. Там разговор короткий: эзотерия есть сокровенное знание для посвященных, дающееся путем откровения, так что непосвященным остается лишь развешивать уши и принимать на веру все, излагаемое посвященными. Но ведь в данном случае сами авторы в аннотации прокламируют совсем иное: «Авторы доказательно опровергают многие казавшиеся незыблемыми, освященные академической традицией исторические представления», да еще, в отличие от эзотериков, «взламывая сцементированный веками лед догматических установок, не претендуют на истину в последней инстанции».
           Ну, о «доказательности» поговорим особо. Сейчас заметим одно: при любой степени доказательности, налицо — историографическая ересь. Как и во всякой ереси (не только религиозной) покушаться на высокий авторитет Науки ли, Церкви ли, все едино, дано не каждому. Заурядного юродивого — в звании ли кандидата, пусть даже доктора наук или нищего на паперти — никто ни читать, ни слушать не будет, что бы он там ни писал или говорил. Чтобы ересь стала ересью — нужен ересиарх: Лютер, Маркс, на худой конец, Т.Д.Лысенко. Мне, конечно, не известны десятки тысяч моих коллег — туземных историков, не говоря уже об историках иноземных. Но я почти полвека — профессиональный историк и могу с уверенностью утверждать, что обе вышеназванные авторские фамилии — суть звезды исторической науки не то что не первой, но даже не десятой величины. Следовательно, надо искать авторитеты, на которые авторы могли бы опираться. И такие имена — ровно три штуки — в их книжках, как надо, упоминаются.

ДВА ЖУТКИХ ХОББИ СЭРА ИСААКА НЬЮТОНА

           В порядке старшинства своим ересиархом за номером первым оные еретики именуют не кого иного, как самого сэра Исаака Ньютона. Того самого «быстрого разумом Невтона», которого, по опрометчивому утверждению Ломоносова, «может российская земля рождать». Тут Михаил Васильевич как в воду смотрел. Но, наверное, даже в подпитии не мог представить себе, какой скорости может достичь невтоновский разум на российской почве. Сэр Исаак (Айзек, по-нынешнему) был и остается бесспорной научной звездой первой величины. Может быть, даже самой первой. Его научная слава вполне сопоставима с таковой же у Аристотеля или Эйнштейна и разве лишь немногим уступает славе доктора наук Жириновского — самого известного ученого 90-х годов ХХ века (поскольку все остальные просто перестали представлять хоть какой-то интерес для окружающего мира). Короче, Ньютон — неоспоримый научный гений, каждое слово которого (подчеркиваем: каждое!) вызывало и вызывает не меньше комментариев, чем выступление Филиппа Киркорова. За двумя прискорбными исключениями, напрямую связанными с побочными увлечениями помянутого сэра. А те, в свою очередь, были связаны по меньшей мере с тремя очень неприятными чертами характера, свойственными, впрочем, каждому обыкновенному гению.
           Во-первых, общеизвестно, что на каждого даже самого плевого мини-ньютона приходится 99 псевдоневтонов, которые разными способами пролезли в научные звания от доцента до академика включительно, но в науке решительно неспособны ни пороха выдумать, ни звезду с неба схватить. Все их помыслы каждодневно с утра до вечера — что дадут на обед и с кем расписать пульку. То есть они помышляют именно о том, что отличает нормального представителя рода гомо сапиенс от ненормального. Можно себе представить, как раздражает их белая ворона, способная думать о чем-то еще, кроме обеда и пульки. Мало того, выдумывать что-то новое, обеспечивая качественное приращение информации (для чего, собственно, и существует наука). Какой чудовищный комплекс неполноценности должен их одолевать и как они должны отравлять жизнь возмутителю научого спокойствия, чтобы тот не особенно отравлял жизнь им самим. А ведь сэр Айзек был не «мини» и даже не «миди», а самым отъявленным «макси», каких — один на миллион соискателей ученых степеней. Тут даже самому добродушному академику впору ожесточиться. А уж у далеко не добродушного Ньютона и вовсе, как в революционной песне, «вся-то его жизнь есть борьба-борьба-а-а!» Такое без серьезных последствий для психики не обходится никогда...
           Во-вторых, существует закон природы, согласно которому характер каждого гения должен находиться в обратной пропорции к степени его гениальности. То есть, чем приятнее человек — тем меньше в нем от гения. И наоборот, если от него стоном стонут жена и дети, а также младшие и старшие сотрудники — тем явственнее наличие гениальности (правда, зачастую стон стоном, а не то что гениальности — капли разума нет в помине). Сэр Айзек в данном аспекте являлся полной противоположностью гоголевским дамам — не только приятной во всех отношениях, но даже просто приятной. Словом, его психика и без давления со стороны не отличалась уравновешенностью и способна была на курбеты невообразимые. Правда, нам достоверно известно, что ни жены, ни детей у данного гения никогда не было (к счастью для каждого из них). Да он в своих ученых занятиях, наверное, даже не подозревал, что на свете, в дополнение к прочим напастям, существуют еще и женщины. А об отношении к нему его коллег можно только догадываться. Зато первого ересиарха, в отличие от всех последующих, полностью оправдывает справка, изложенная дотошными Брокгаузом и Эфроном следующим образом: в университетской келье Ньютона в начале 1690-х годов случился пожар, истребивший большую часть его рукописей. «Огорчению, произведенному этим несчастьем, приписывают обыкновенно постигшую его в 1693 г. психическую болезнь, которая выразилась во временном ослаблении памяти и умственных способностей». Правда и то, что это никак не помешало ему дважды избираться в английскую госдуму, занимать высокую правительственную должность Директора монетного двора, в руках которого была перечеканка тогдашней английской монеты, — это покруче Логоваза и Газпрома, вместе взятых, а также стать практически пожизненным президентом не какой-нибудь АН СССР, она же РАН, а самого что ни на есть Лондонского Королевского общества — наиболее авторитетной научной корпорации до сего дня. Впрочем, разве вы видали хоть одного депутата госдумы, президента или академика, которому подобные пустяки мешают выполнять свою историческую миссию на этой планете?
           Наконец, в третьих, у каждого гения обязательно должно быть хобби. Иногда не одно. Без хобби гений — такое же недоразумение, как хромая балерина или честный политик. Например, у Эйнштейна это были игра на скрипке и высовывание языка при позировании фотографу. У Жириновского — обливание соком и таскание за волосы депутатов госдумы. Гений Ньютона наградил его тоже двумя побочными занятиями.
           Одно из них — комментарии к пророчествам в Святом писании, особенно в Апокалипсисе. Зачем его понесло в богословие, находящееся на противоположном конце от математики, физики и астрономии, коими он профессионально занимался всю жизнь, — Бог (или Диавол) знает. Говорят, был фанатично религиозен. Но не фанатичнее же дьякона А.Кураева — туземного Савонаролы наших дней! Даже сей диакон, при всем своем жизнеожесточении, не рискнул бы лезть в ужасы Апокалипсиса, твердо зная, что будет больно высечен профессиональными богословами. Сам Ньютон оправдывался в письмах к коллегам, что это были всего лишь некие «мистические мечтания». Нетрудно представить себе, как восприняли эти «мечтания» богословы и английские кураевы тех дней. Поэтому над этой стороной жизни Ньютона — темный занавес.
           Второе, в точности такое же увлечение — хронология. Правда, здесь, в отличие от первого, существовал хоть какой-то резон: наши первобытные предки, с пещерных времен и почти до конца ХVII-го века, по крайнему неразумию своему, были почему-то убеждены, что всякое хронологизирование является органической составной частью физико-математических наук. Они еще не знали, что допустить физика и тем более математика к хронологии, вообще к общественным наукам — все равно, что пустить козла в огород или слона — в посудную лавку. Расхлебывать это легкомыслие наших пращуров приходится их потомкам, которые в полной растерянности перед лицом нашествия гуннских физико-математических орд на каталаунские поля обществоведения.
           Неизвестно, сколько трактатов по хронологии сочинил Ньютон. Опубликовал только два. И, наверное, раскаивается на том свете до сих пор. Ибо, как кратко и человеколюбиво повествуют все те же Брокгауз и Ефрон», «сочинения эти не были удачными и потому скоро подверглись разрушительной критике специалистов». Зная нравы английских памфлетистов тех времен, можно только догадываться, насколько жестокой была порка президента Королевского общества. Мы здесь не вдаемся в суть перечисленных занятий. Отметим лишь одно.
           Научное творчество Ньютона по сей день вызывает огромный интерес, вплоть до мельчайших деталей. А его роль хронологического ересиарха — несмотря, казалось бы, на такую же и даже еще большую сенсационность, ровным счетом никакого. Даже продолжатели ереси, туманно ссылаясь на первоавторитет, словно в рот воды набирают, когда дело доходит до сути ньютоновских хроноизмышлений. Словно бы стыдно за отца-основателя, хотя идут по его пути ступня в ступню и предаются тем же «мечтаниям» ноздря в ноздрю. Любопытно, что в сходных ситуациях они сразу же начинают вопрошать: с чего бы это такое загадочное умолчание?

«ЦАРЕУБИЙЦАМ — ПОВИДЛО ВНЕ ОЧЕРЕДИ!»

           Наверное, невтоновское покусительство на историческую хронологию так и осталось бы неповторимым курьезом в истории науки, если бы не поразительная гуманность царского правительства России. Дело в том, что если сменившее его правительство, превратившее в «лагерную пыль» десятки миллионов человек, лишь рассуждало о желательности переименования тюрем в санатории (да и то в стремлении втереть очки Совету Европы), то наивный царизм создавал для своих будущих гробокопателей самый настоящий тюремно-санаторно-курортный режим.
           Один несостоявшийся классик, сидя в тюрьме, накатал столько произведений, что их потом с лихвой хватило на превращение в тюрьму всей страны. Другому была предоставлена реальная возможность сделать эпохальное научное открытие, изложенное затем в многотомном фундаментальном труде. Правда, как у чеховской г-жи Мерчуткиной, этот кофий неблагодарное человечество хлебнуло безо всякого для себя удовольствия. Вообще без слова признания в ответ!
           Речь идет о знаменитом народовольце Николае Александровиче Морозове, который, как и все сегодняшние наиболее опасные террористы, был приговорен к пожизненному заключению в одиночной камере самой мрачной тюрьмы России. Камера-одиночка даже всего на несколько лет, как известно, — верная дорога в психушку. А Морозов отсидел ни много, ни мало 23 года (1882-1905)! И тем не менее, не только не тронулся рассудком, а сумел освоить такой объем научной литературы, что по выходе из тюрьмы мог на равных беседовать с любым физиком, химиком, астрономом, математиком, историком мира. «Тюремных университетов» хватило ему с лихвой, чтобы потом сорок лет подряд быть одним из ведущих ученых страны. Он до самой смерти был директором крупнейшего НИИ, автором уймы научных трудов, удостоен самых высоких почестей — от высших орденов до собственноименных астероида, кратера на обратной стороне Луны и города на Земле. Но, увы, не за главное свое открытие в науке.
           Последнее состояло в том, что за 23 года сидения в одиночке Морозов сделал больше, чем мифический граф Монте-Кристо: он проследил динамику изменений звездного неба на протяжении последних нескольких тысяч лет (включая кометы, полные затмения и другие небесные явления, которые не могли не остаться в памяти людей), а затем сравнил расположение созвездий и чудеса на небе со свидетельствами современников. И пришел к открытию поскандальнее дарвиновского происхождения человека от обезьяны: многие важные события мировой истории не могли происходить при том звездном небе, какое было, по расчетам, в год, указанный в документальных источниках. Зато прекрасно вписывались в ситуацию тысячью-полутора годами позже. Отсюда следовал сенсационный вывод: никакой истории Древнего Мира не было. Её «присочинили» позже. А помянутые в ней события происходили в Средние Века. Образно говоря, Антоний и Клеопатра, действительно, занимались сексом. Но не две тысячи лет назад, а тысячелетием позже, уже при Владимире Мономахе, про которого, впрочем, тоже якобы много чего насочиняли.
           Судьба оказалась благосклонной к отпетому террористу дважды. Не только дала ему время и место для совершения самого настоящего переворота в науке, но и создала затем условия для выхода с таким эпохальным, как казалось, открытием на самую широкую мировую аудиторию. Что случается лишь с одним автором открытий подобного масштаба из миллиона. В Советской России мир перевернулся. Террористы, которых раньше справедливо считали — и сегодня считают — извергами рода человеческого, вдруг в одночасье стали самыми почетными членами общества. Моментально было создано «Общество бывших политкаторжан» с весомыми спецпайками в нищей стране. При этом пайки, как водится, выдавались строго по уголовной статье бывшего преступника. Рассказывают, что в витрине спецраспределителя каторжников одно время красовалось объявление: «Цареубийцам — повидло вне очереди!». Скорее всего, это — анекдот. Но Морозов, действительно, получил свое «повидло» в виде роскошно изданного многотомника, какой не снился тогда даже Горькому.
           До сих пор помню потрясающее впечатление, какое произвел на меня его «Христос» в послевоенные аспирантские годы. Мне дали его по знакомству, на неделю. И ровно за неделю, ночами, запоем, с горящими глазами, я одолел все семь томов, как в постели с любимой. Невероятно! Куда же смотрят историки? Спросил историков (а в Институте истории АН СССР в то время был цвет еще недобитой российской исторической науки и настоящей российской интеллигенции — сегодня та и другая добиты окончательно). А в ответ застенчиво пожимают плечами: за первую половину ХХ столетия приходилось видеть и не такие набеги на науку ... Несчастные! Они не подозревали, что спустя полвека в науку историю вторгнутся люди, по сравнению с которыми цареубивец Морозов — жалкий чеховский «Человек в футляре». Они назовут Морозова своим предшественником, даже снабдят титлом «великий», но сделают вид, что сочиняют что-то новое, не невтоновское и не морозовское. Что жалкое фиаско двух действительно крупных ученых не имеет к ним никакого отношения. Словом, фактически открестятся от них, как один из апостолов от Христа. И это — самый многозначительный букет на могилах двух ниспровергателей истории. Но Бог с ними, с российско-советско-российскими историками. Ну, не поняли, не оценили. Бывает. А как же мир-то?! Тот самый мир, который годами, захлебываясь, пережевывает самую пустяшную находку в архивной пыли. Да если бы удалось доказательно изменить хоть одну какую-то дату — и то шуму не оберешься. А тут — такая революция в целой науке!
           И — тишина.
           Странно, не правда ли? Как хором говорят в таких случаях Завлянский с Калюжным. А вот и приговор истории, посуровее пожизненного заключения в одиночке: «Морозов написал книги по истории религии и культуры, где пытался пересмотреть некоторые проблемы всемирной истории, в частности, истории христианства. Теории Морозова, выведенные главным образом из астрономических явлений, которым он придавал чрезмерное значение, находятся в противоречии с историческим фактами». Звучит, как эпитафия. Чтобы впредь другим неповадно было. Плохо же эпитафисты из БСЭ знали академиков не только постньютоновской, но и послеморозовской генерации!

(Окончание следует).