Из Торонто пришла печальная весть: на 90-м году жизни скончался Миша Аллен.
           Имя это вряд ли широко известно любителям творчества Высоцкого в нашей стране, и поэтому в нашей публикации мы хотим восполнить данный пробел, поскольку Миша Аллен, как мы полагаем, заслуживает наших благодарных слов.
           Вначале приводим публикацию о нём четвертьвековой давности, позволяющую составить общее представление об интересах и заслугах этого человека.

МИША АЛЛЕН

           Каждый раз, когда мы говорим о Магнитиздате, мы вспоминаем коллекционера, переводчика и популяризатора этого жанра за рубежом – Михаила Юрьевича Аллена.
           М. Ю. Аллен, настоящая фамилия которого Каценеленбоген, родился в 1911 г. в Паневеже (Литва), где и окончил литовскую гимназию. В 1930 г. приехал к отцу в Канаду. Имея случайные заработки, Миша поступил в Торонтский университет, а чтобы легче устроиться на работу, переменил свою труднопроизносимую фамилию на английскую – Аллен. Это были трудные для Америки и для всего мира 30-е годы. Окончив, в конце концов, бухгалтерские курсы, М. Ю. Аллен устроился на постоянную работу в небольшую контору, а со временем стал заведующим конторой крупной меховой фирмы.
           Фольклором М. Ю. Аллен интересовался с детства. Отец Миши переводил литовские народные песни на идиш и на английский и о фольклоре было дома всегда много разговоров. М. Ю. Аллен с детства полюбил родившиеся в недрах народа песни, которые народ поет, переделывая их по своему вкусу, забывая первоначальный текст и авторов и прибавляя каждый раз что-то новое от себя.
           Во время 2-й мировой войны, будучи на военной службе, М. Ю. Аллен попадает в марте 1945 г. в Германию, где встречается с освобожденными союзниками советскими гражданами, привезенными немцами на работы. По вечерам бывшие «осты» собирались около своих бараков и пели какие-то песни со знакомыми мотивами, но с незнакомыми словами. М. Ю. Аллен стал старательно записывать эти песни со всеми возможными вариантами к себе в тетрадь (магнитофонов тогда еще ни у кого не было) и получилась интересная и довольно богатая коллекция песен, которые так и не попали ни в какие официальные сборники.
           Когда магнитофон вошел в быт, М. Ю. Аллен стал собирать тексты, записанные на магнитофонные ленты. О том, какими путями стала создаваться коллекция Магнитиздата, М. Ю. Аллен не говорит, но и Окуджава, и Высоцкий оказались в коллекции Аллена до того, как они появились на граммофонных пластинках.
           Первым, чье внимание М.Ю.Аллен обратил на Высоцкого (по ошибке названного Виктором), был покойный Аргус. В НРСлове от 18.7.1968 в отделе «Слухи и факты» появилась статья Аргуса (псевдоним Михаила Константиновича Железнова) «Зощенко в стихах»[1], а 20.7.1968 Аргус, поблагодарил М. Ю. Аллена за присылку текстов Высоцкого, списанных им с ленты, нелегально полученной из СССР: «Уголовный кодекс», «Эй, шофер...», «Спасибо советскому народу», «Сережка Фомин», «Устроила цена» и «Я не жалею...». До Нового Русского Слова нигде такого количества песен Высоцкого не печатали. В «Слухах и фактах» песни Высоцкого еще дважды печатались, но, к сожалению, попали они на страницы НРС и иным путем, за иной подписью. Это было сразу же замечено М. Ю. Алленом, который обратил внимание М.Е.Вейнбаума[2] на это обстоятельство и с тех пор этот «поэт» перестал печататься в НРС.
           Несколько песен М. Ножкина Аллен послал в «Русскую Мысль». Публикуя их, редакция сообщила читателям: «Имя Ножкина нам было неизвестно. Теперь, благодаря собирателю песенного Самиздата (и прекрасному переводчику на англ. язык) Мише Аллену, мы можем предоставить нашим читателям несколько песен-стихов этого талантливого народного певца – как Окуджава, Галич, Высоцкий – нашедшего путь к сердцу народному».
           М. Ю. Аллен упорно распространяет и пропагандирует Магнитиздат и среди русских, и среди иностранцев. Широкую огласку получило интервью Миши Аллена, которое он дал Патриции Блэйк для журнала «Тайм» (от 7.9.70). Оказалось, что в разных странах есть немало филофонистов – коллекционеров Магнитиздата. Откликнулись коллекционеры из США, Канады, Швейцарии и Дании. Начался оживленный обмен лентами, и теперь в коллекции М. Ю. Аллена около тысячи песен разных названий, не считая многочисленных вариантов. Среди откликнувшихся было несколько студентов-иностранцев, желающих писать диссертации о Магнитиздате.
           В торонтском журнале «Глоб энд Мэйл»[3] от 28.2.70 Миша Аллен опубликовал четыре песни Высоцкого в переводе на английский: «Письмо из концлагеря», «Когда ты проснешься утром», «Уголовный кодекс», «Зека Васильев и Петров зека». После этого и после интервью в «Тайм» М. Ю. Аллен опубликовал еще немало статей в разных газетах и журналах. Перевод блатных песен на английский язык очень трудная вещь, но чем труднее – тем почетнее. Не удивительно поэтому, что когда в 1972 г. вашингтонская фирма «Коллектор рекордс» выпустила пластинку «Песни советского подполья», напетую Нугзаром Шарией, то перевод был сделан Мишей Алленом – всех песен, кроме «Антисказки» В.Высоцкого («Лукоморья больше нет...»). Чтобы перевести ее на английский и чтобы она стала понятна иностранцам, надо было бы кроме перевода еще сделать подробные пояснения к отдельным словам и ко всей «Антисказке» в целом, рассказав о том, что имел в виду Пушкин и почему Высоцкий написал эту пародию.
           Как потомственный фольклорист, М. Ю. Аллен придает большое значение Магнитиздату. На Западе достижения современной техники – возможности печати и грамзаписи — лишили народные песни их прежней анонимности и только в СССР, где авторы и исполнители не могут без Главлита выпустить ни грампластинок, ни сборников песен, живет русский фольклор, передаваемый из уст в уста, каждый раз с вариантами и в тексте, и в мелодии, и в манере пения. Даже сами авторы поют свои песни, иногда добавляя новые куплеты или «проглатывая» старые.
           Только в последние годы в СССР появились пластинки с отдельными песнями, напетыми Окуджавой и Высоцким, а на Западе так наз. «подпольные» песни разных эпох, напетые Нугзаром Шарией, Юлией, Диной Верни и, наконец, пластинка песен Александра Галича в его собственном исполнении. Все эти пластинки, вместе взятые, охватывают только минимальную часть современного русского фольклорного фонда.
           Я не знаю, возможно ли в СССР собрать в одном месте все песни, распространяющиеся в Магнитиздате, классифицировать их и изучить. Поэтому мне представляется вся деятельность Михаила Юрьевича Аллена большим русским делом, а его несравнимая коллекция – русским национальным сокровищем.

Р. Полчанинов
«Новое русское слово»
Нью-Йорк), 1 июня 1976 года

           Ниже мы приводим фрагменты двух публикаций. Надеемся, наши читатели извинят некоторые фактические неточности в них, представив, как непросто в те годы было русской эмиграции получать достоверную информацию из СССР.

Перевод с английского
отрывки

Советский Союз

МУЗЫКА ИНАКОМЫСЛИЯ

           Распространенная в России практика samizdat-а (само-издания) хорошо известна на Западе. Посредством самиздата русские бесконечно перепечатывают и нелегально распространяют произведения таких запрещенных русских писателей, как, например, Александр Солженицын. При все возрастающей доступности магнитофонов другая практика, именуемая magnitizdat (издание с помощью магнитофона), становится даже более популярной, чем самиздат. С помощью магнитиздата артисты записывают песни, неприемлемые для официального распространения. Записи затем переходят из рук в руки со скоростью молнии, поскольку каждый делает копии для своих друзей.
           В отличие от самиздата, который запрещен, магнитиздат не был объявлен противозаконным. «Насколько мы знаем, никто еще не был арестован за сочинение, исполнение, запись на магнитофон и воспроизведение записей в России», – говорит Миша Аллен, эмигрант из России, живущий в Торонто, который собрал более 700 современных советских песен. – «Возможно, государство рассматривает эти песни как предохранительный клапан для бунтовщиков. Кроме того, многие из них патриотичны.» Все же, как указывает Аллен, советские власти на деле вовсе не восхищены этой тенденцией. Недавно советскими таможенниками были конфискованы записи, приобретенные в России несколькими западными туристами. Правительство также попыталось отвлечь внимание народа от острых новых баллад с помощью переиздания на пластинках старых любимых песен, таких как дореволюционные цыганские напевы, которые до последнего времени осуждались как декадентские.
           Избиение евреев. Новые лирические песни, широко освещающие советскую жизнь и политику, предоставляют возможность русским уйти от монотонной пропаганды и «соцреалистических» песен, которыми все так же гремит советское радио. Самой свежей темой является рост традиционного русского антисемитизма, подстегиваемого в настоящее время кампанией в прессе против Израиля и советской пропагандой в пользу арабов. Например, официальное радио передает песню советского солдата, который просит: «О, мама, напиши мне письмо в Египет; мы собираемся побыть здесь некоторое время.» Но совсем другие настроения имеют хождение на магнитофонных пленках. «Должен ли я становиться вором, бандитом, а может быть, лучше – антисемитом?» – спрашивает парень в одной из сатирических песен. – «Я точно знаю, что евреи украли весь прошлогодний урожай пшеницы у народа,» – говорит он, повторяя характерную выдумку советских антисемитов. Эхом отдается в последней строке песни лозунг общества «Черная Сотня», организовавшего погромы около 70 лет назад: «Я бью евреев и спасаю Россию.»

‹...›

           Рукопашный бой. Как и спиричуалз американских негров, многие баллады России черпают вдохновение из переживаний рабства.

‹...›

           Один из наиболее прославленных современных русских поэтов-песенников Александр Галич сам является многолетним ветераном тюрем и лагерей – его поклонники называют его «Солженицыным песни». Своим немузыкальным, но странно неотразимым басом Галич поет о соучастии в преступлениях Сталина людей, которые хранили молчание из трусости или эгоизма: «Мы все знаем, что молчание может быть доходным», – поет он: «Оно, в конце концов, – золото. Легко влиться в ряды богачей. Очень легко присоединиться к вождям. Так легко присоединиться к палачам. Просто молчи, молчи.»
           В годы правления Брежнева и Косыгина новый мрачный элемент вошел в русскую балладу. Некоторые песни последнего времени описывают психиатрические лечебницы, где все больше и больше инакомыслящих, чьи «преступления» не подлежат наказанию по советским законам, заключено вместе с действительно больными людьми. Например, Владимир Высоцкий, популярный бард, сочинил песню, именуемую Психиатрическая лирическая. Он поет о тихих, неизлечимых психах, которые пялятся на запуганного политического заключенного, когда он лежит в палате. «Они сумасшедшие самые разные – тихие, грязные – изголодавшиеся и избитые как часть их лечения. Если бы только Достоевский в своем Мертвом доме мог описать их, как они стоят, стуча головами в стену». Песня заканчивается так:
           Если бы только Гоголь мог узнать о нашей печальной жизни.
           Даже Гоголь уставился бы на нее
           В полнейшем недоверии.
           Вышучивая несуразности жизни – как всеобщие, так и советские.

«Time» («Тайм») (Нью-Йорк), 7 сентября 1970 года




отрывки

СОВЕТСКИЕ ТРУБАДУРЫ

           В ПРЕЖНИЕ времена русские менестрели-сказители обычно бывали людьми неграмотными, но одаренными живостью ума и колоссальной памятью. Большинство таких певцов страдало каким-нибудь физическим недугом: врожденной слепотой или увечьем. Бродя из деревни в деревню вслед за мальчиком-поводырем, певцы зарабатывали себе на хлеб подаяниями сердобольного российского народа. Сам факт их слепоты обострял их память и способность импровизировать на любую подсказанную тему из местной жизни, что приводило в восторг слушателей. Это было древнее, благородное искусство, умершее в наш век всеобщего образования и развития средств сообщения.
           Новое поколение бардов в своих сатирических балладах отражает полное цинизма отношение жителей России к образу своей жизни, к насаждаемой путем притеснений и преследований со стороны власти идеологии. Современный трубадур уже не удовлетворяется прямым контактом с аудиторией, будь то в небольшом кафе, на квартире у друзей во время вечеринки или просто в пивной – нет, сын двадцатого века, он использует современное средство техники – магнитофон.
           Не будет преувеличением сказать, что из всех достижений электроники, появившихся в Советской России за последние двадцать лет, самое большое влияние на жизнь интеллигенции и студенчества оказал именно он – магнитофон. Он позволил расширить аудиторию до невероятных размеров и сделать достоянием масс те произведения, которые в рукописях доходили лишь до незначительного числа читателей.
           Ленты легко переписать, и этот способ размножения позволяет успешно избегать цензуры, которая была бы обязательна при изготовлении граммофонных пластинок.
           Магнитофонные ленты позволяют заглянуть в советскую действительность гораздо глубже и увидеть многое из того, что тщательно и успешно скрывается в официально поощряемом советском искусстве и прессе.
           Песни, записанные на магнитофонных лентах, доносят до нас живые голоса с самого «дна» советской жизни. В них поется о тиранической бюрократии, которая заставляет советских людей возвеличивать предавших их вождей и клясться в верности идеям, в которые они не верят.
           Песни и баллады о заключенных и тюремной жизни, полной безнадежного отчаяния, – всегда были популярны в России. Советская власть пыталась создать впечатление, что то, о чем поется в этих песнях, – дело далекого прошлого.
           Советское руководство прилагает все усилия, чтобы спрятать постыдную действительность, отраженную в балладах современных «магнитофонных бардов». «При коммунизме таких проблем просто не существует: у нас нет хулиганства, проституции, воровства, убийств, насилий и т. д. – это все пережитки прошлого или тлетворное влияние Запада...»
           Новое поколение трубадуров разоблачает миф о «новом» советском человеке очень эффективно. Поэтому они и навлекают на себя гнев «вышестоящих инстанций».
           Узник – этот образ был всегда дорог русскому сердцу. Вне зависимости от совершенного преступления, заключенный вызывал сострадание. Это отношение не изменилось и после падения царизма. Ярким доказательством тому является популярность записанных на магнитофонные ленты песен целой плеяды поэтов, никогда не печатавшихся и никоим образом не одобряемых властью.
           Художественное достоинство этих произведений иногда не велико. Но не это главное. Значение этих песен – в их искренности и подлинности, как документов, отражающих самые сокровенные чувства советской молодежи.
           «Запрещенные песни» охватывают огромный круг тем, которые традиционно считаются табу для советского искусства. Здесь затрагиваются такие проблемы, как тяготение народа к религии, отвращение простого человека к вездесущим доносчикам-кагебистам, спекуляция, семейная жизнь руководящих кругов советского общества и, наконец, – всепроникающая отрава ханжества и лицемерия. В этих песнях проводится четкая граница между патриотизмом, истинной любовью к России, с одной стороны, и тошнотворной рекламой идеологии, оправдывающей существование отвратительного режима, – с другой.
           Новые трубадуры решительно отвергли культурную интервенцию со стороны советской власти и доказали, что подлинная человечность не идет на компромиссы с фальшью и отвергает те привилегии, которые предлагаются поющим под партийную дудку.

‹...›

           «Руководящие инстанции» не упускают случая, чтобы периодически атаковать подпольных издателей и авторов, будь то Солженицын или очередной поэт-«бард», записывающий свои произведения на магнитофоне.
           Так, например, в прошлом году был приговорен к заключению некий Макаренко по обвинению в «паразитизме и антиобщественном поведении». Среди инкриминируемых ему поступков было приглашение певцов-трубадуров А. Галича и В. Высоцкого на выступление в Академгородок – закрытый поселок для элиты советской науки. Макаренко был заведующим клубом – или кафе – в Академгородке, в обязанности которого входила организация подобного рода развлечений для проживающих в поселке ученых и членов их семей.

‹...›

           И тем не менее, сегодняшняя советская цензура не в силах прекратить распространение песен трубадуров, не в состоянии оторвать их от народа.

‹...›

           Самым плодотворным и самым популярным – безусловно – является Владимир Высоцкий. У него теперь в Советском Союзе самое большое число почитателей во всех слоях студенчества и интеллигенции. Поэт «отбыл» свой положенный срок в трудовых советских лагерях, когда был еще юношей. Освобожденный в период хрущевской «оттепели», вернулся в Москву и работал в знаменитом «Театре на Таганке», где выступает и по сей день. Если поискать хорошенько, можно наверняка найти магнитофонные пленки с песнями Высоцкого и в «приличных» домах высокопоставленных советских и партийных работников.
           Высоцкий поет о лагерях, тюрьмах, картежниках и шулерах, об «антиобщественных элементах» – проститутках, спекулянтах и тому подобном. Некоторые его песни наполнены искренней любовью к Родине и болью и стыдом за уродливые явления советской действительности. Некоторое число песен Высоцкий посвящает достижениям советского спорта и науки, и, несмотря на их юмористический тон, мы ясно слышим нотки гордости и подлинного патриотизма. Возможно, именно за эти песни ему и прощается все остальное его «безыдейное» творчество.

‹...›

           Они разные, современные советские трубадуры. Но всех их объединяет одно: их сатира горька, как груба и горька сама правда.

Миша Аллен
«Русская мысль» (Париж), 16 декабря 1971 года

           К сожалению, извечный дефицит журнальной площади не позволяет нам привести здесь несколько переводов песен Высоцкого, выполненных Мишей Алленом и их обратных подстрочников. В этом номере мы ограничимся одним произведением, но постараемся вернуться к этой теме в одном из последующих номеров.

VASSILIEV AND PETROV ZE-KA (1)

We are both done for and through a fluke:
He for embezzlement and
I for the love of Zenia[4].
Zenia – I loved but we parted,
She was yelling and resisting.

The CHEKA (2) pounced on both of us
And now we are inmated called ZE-KA
ZE KA Vassiliev and Petrov ZE KA.

And in the camps there is no life at all,
Surrounded by railroad thieves and housebreakers
We are mistreated horribly by everyone.
With passes made at us, the most peculiar.

And those in charge could not care less why inmates are here
To them we are all the same ZE KA’s
ZE KA Vassiliev and Petrov ZE KA.

So we decided to escape one day
Or things would end for us quite badly.
Every day tormented by the criminals,
While the chief doctor wants us as his lovers.

And so the die was cast, escape we must,
But in the meanwhile, we remain the same
ZE KA Vassiliev and Petrov ZE KA.

Four years we were preparing our escape,
Saved lots of food, it seemed like three tons in weight.
Even a very sympathetic criminal type,
Shared with us his meagre rations.
And so we left together hand in hand,
Our daring was applauded by all the rest ZE KA’s
They admired truly ZE KA Vassiliev and Petrov ZE KA.

Along the Tundra like lost orphan kids we wander,
Not by the main raods[5] but the hidden paths.
Are we heading for Moscow or Mongolia?
My bastard mate had no idea, nor I the slightest inkling.

I proved to him that where the sun sets, that’s the West
It was too late, we were grabbed by the CHEKA
ZE KA Vassiliev and Petrov ZE KA.

Our Colonel was mentioned in reports,
That he recaptured two hardened criminals;
He got for it two decorations and some cash,
And out of joy he kept on hitting us.

Years have been added to our term
And now again we are the same ZE KA’s
ZE KA Vassiliev and Petrov ZE KA...
          

Обратный подстрочный
перевод с английского

ВАСИЛЬЕВ И ПЕТРОВ ЗЭКА

С нами покончили из-за случайности:
Его за растрату, а меня за любовь Ксении.
Ксения – я любил её, но мы расстались,
Она вопила и сопротивлялась.
Чека набросилась на нас обоих,
И теперь мы заключённые по имени Зэка,
Зэка Васильев и Петров зэка.

А в лагерях нет никакой жизни совершенно,
Окружённые железнодорожными ворами и взломщиками,
Мы ужасающе помыкаемы всеми.
И приставания к нам чрезвычайно странные.

А начальство не могло бы интересоваться меньше
тем, почему заключённые здесь находятся,
Для них мы все такие же зэка,
Зэка Васильев и Петров зэка.

Поэтому мы решили однажды бежать,
Иначе дела для нас закончатся совсем плохо.
Каждый день мы изводимы преступниками,
Тогда как главный врач хочет иметь нас в любовниках.

Так что жребий брошен, бежать мы должны,
Но пока что мы оставались теми же
Зэка Васильевым и Петровым зэка.

Четыре года мы готовили наш побег,
Сэкономили уйму еды – на глаз весом тонны в три.
И даже очень симпатичный уголовник
Поделился с нами своим скудным рационом.

И вот мы ушли вместе, рука в руке,
Нашей отваге аплодировали все остальные зэка.
Они искренне восхищались
зэка Васильевым и Петровым зэка.

По тундре как потерявшиеся дети-сироты мы блуждали
Не по главным дорогам, но по укромным тропам.
Направлялись ли мы в Москву или в Монголию?
Ни мой приятель-ублюдок не представлял себе,
ни у меня – ни малейшего представления.

Я доказал ему, что где солнце садится, там запад,
Но было слишком поздно, нас захватила Чека,
Зэка Васильева и Петрова зэка.

Наш полковник был отмечен в рапортах,
Что он обратно захватил двух закоренелых преступников;
Он получил за нас два ордена и немного денег
И безрадостно он продолжал избивать нас.

Года были добавлены к нашему сроку,
И теперь вновь мы всё те же зэка,
Зэка Васильев и Петров зэка...

Примечания:

           1. Зэка происходит от русского ZAKLIUCHONYI, что означает заключённый или узник. Зэка вошло в английский язык наряду с такими более весёлыми русскими словами как водка, спутник и самовар. Слово зэка (или иногда «зэк») присутствует во всех английских переводах произведений Солженицына и всех других авторов, описывающих советские рабские трудовые лагеря.
           2. Чека – советская тайная полиция. От русских слов CHREZVYCHAINAYA KOMISSYA (Чрезвычайный Комитет). Чека – предшественница ГПУ, НКВД, КГБ. «Воскресающая под любым другим именем», она всё так же обозначает ужасающую «секретную полицию».

Из буклета
Nougzar Sharia sings songs
of the Russian Underground, прилагавшегося
к одноименной грампластинке (см. выше)

           Конечно, Миша Аллен был далеко не единственным, кто писал о Высоцком и переводил его стихи. Но он был не просто «одним из», а во многом – первым.
           Можно вспомнить забавно звучащий для нас сегодня рассказ М. В. Розановой о том, как они с А. Д. Синявским в конце 70-х годов прошлого века подарили своей хорошей знакомой, эмигрантке первой волны, запись одной из лучших, на их взгляд, песен Высоцкого, желая, как это было бы в Советском Союзе, доставить ей удовольствие. Прослушав, она недоумённо пожала плечами: – Ну и что? Шаляпин пел лучше, – не хрипел и не кричал...[6]
           Увы, абсолютному большинству эмигрантов первой и даже второй волны оказалось недоступно понимание боли, кричавшей песнями Высоцкого. Большинству – но не М. Ю. Аллену. Возможно, многое объясняют его «корни» потомственного фольклориста, о чём писал Р. В. Полчанинов. Однако вряд ли он был единственным эмигрантом, занимавшимся русским фольклором, но при этом фактически первым, кто за несколько лет до подъёма третьей волны эмиграции стал пропагандистом авторской песни как в среде Русского Зарубежья, так и в англоязычной аудитории.
           Впрочем, получилось так, что именно третья волна эмиграции не оценила его усилий, отодвинув на второй план зарубежного высоцковедения. По мере того, как на Запад прибывало всё больше гуманитариев из СССР, кто мог вполне профессионально и зачастую используя знания, полученные «из первых рук» высказаться в прессе на тему авторской песни и её лидеров, Аллен оказывался всё менее востребован. К сожалению, очень часто именно такова судьба первопроходцев. Однако он не оставил своей деятельности. Уже в 80-е годы им были подготовлены переводы для аудиокассеты с песнями Высоцкого, к которой прилагался небольшой буклет с параллельными русским и английским текстами.
           За несколько лет до этого судьба вознаградила его встречей с поэтом, чьим творчеством он так долго занимался: во время приезда в Торонто в апреле 1979 года состоялось его общение с Владимиром Высоцким. Тогда и была сделана приводимая здесь фотография.
           Очень жаль, что при жизни Миша Аллен недополучил тех добрых слов, которых заслуживал. Тем более необходимым представилось нам сказать сейчас ему вдогонку своё последнее «Прости». Да будет земля ему пухом!