Юрий Тырин

«ДУРАЦКИЙ СОН,
КАК КИСТЕНЁМ...»:
ЧТЕНИЕ ЧЕРНОВИКА

           Однажды в фотокопии рукописи, опубликованной в качестве иллюстрации, я обнаружил, что пунктуация двух стихов, явно подчеркнутая автором, была проигнорирована абсолютно всеми публикаторами текста. Сначала именно это и побудило меня найти копии всех первоисточников стихотворения «Дурацкий сон, как кистенём...» Воссозданная потом творческая история текста и его структурный анализ позволили обнаружить и другие важные свидетельства – и по составу стихотворения, и по датировке.
           Первое хоть какое-то сообщение о рукописных текстах появилось в тульском пятитомнике. В нем сказано о месте нахождения источников – «Рукописи: ИБ-ч/а, ЦГАЛИ-ч/а»[1] и там же, следом, приведены тексты из «ИБ-ч\а»[2]. Это две строфы, названные набросками, но воспроизведенные в пунктуации С.В.Жильцова, причем первая из двух строф дана не в последнем чтении.
           Вскоре вышла статья В.М.Ковтуна. В ней рассматривалась «судьба текста „Дурацкий сон...“»[3], про который было сказано: «На сегодняшний день известны две его рукописи: черновик примерно 1972 г. (находится в шарнирном („пружинном“) блокноте между набросками к „Чести шахматной короны“) и более поздняя рабочая рукопись. Строфы в последней записаны хаотически, а их порядок проставлен автором лишь на первой странице (ее см.: Высоцкий В. Собрание стихов и песен: в 3 т. – т. 2. – Нью-Йорк, 1988, с. 12[4])».
           В этой же статье факсимильно приведен текст «второй страницы» «поздней рабочей рукописи».
           Вскоре В.Ковтун выпустил книгу, в которой приведенные С.Жильцовым строфы представлены факсимильно и в транскрипции и тоже названы набросками[5].
           Для специалистов опубликованные факсимиле рукописей являются доступными источниками и избавляют меня от необходимости их воспроизведения здесь.
           Просматривая свои публикации чтений рукописей и фонограмм Высоцкого[6], я обратил внимание, что расположение цифровых знаков сносок в конце строк визуально не отражает авторскую последовательность замен. Надеясь, что мои публикации хоть мельком просматривают исследователи поэтического творчества Высоцкого (и значит, я не зря «препарирую» его тексты – для тех же лингвистов, например), теперь для адекватного сопоставления замен я ставлю знак сноски перед строкой, если вариант предварял его, и в конце строки, если вариант записывался после принятого и отвергался.
           Рукописные тексты не содержат законченной беловой редакции. Была только попытка сделать авторскую сводку: Высоцкий пронумеровал строфы, записанные в «поздней рабочей рукописи» (назовём ее «листом с рисунками»). Сначала появились порядковые номера строф с «1» по «9», но потом числа были исправлены с «7» на «8», с «8» на «9», с «9» на «10» и нумерация продолжена – «11» и «12». Строфа, всеми публикаторами напечатанная седьмой – «Да это бред – я свой же стон...» – помечена вопросительным знаком, но рядом можно разглядеть цифру «7», написанную, видимо, карандашом и едва ли принадлежащую руке Высоцкого.
           Сначала рассмотрим рукопись с рисунками. На ней есть наброски, которым я не нашел места в чтении, потому что ни по их расположению на листе, ни по семантической схожести не сумел определить их место в авторском замысле. Таких фрагментов четыре: «Сжимал я челюсти \ дробя \ Эмаль зубную», рифма для памяти «не сваришь \ товарищ \ не ударишь», «То ешь, то вар<и>шь \Уважь! товарищ \ И первому ему даёшь» и «оскален \ Как пробный камень».
           Условные обозначения в чтении черновика. Неразборчивый текст – ‹нрзб›, возможно ошибочное прочтение публикатором – ‹?›, зачеркнутый автором текст – [в квадратных скобках], конъектуры публикатора – ‹в угловых скобках›.

[7] Дурацкий сон, как кистенём

1

Избил нещадно

2

[8] Невнятно выглядел я в нём

3

И неприглядно

4

[9] Во сне лгал и предавал

5

И льстил легко я

6

А я не подозревал

7

В себе такое

8

[10] Ещё сжимал я кулаки

9

[11] И бил с натугой

10

[12] Но мягкой кистию руки

11

[13] А не упругой

12

[14] Тускнело сновиденье, но

13

[15] опять являлось

14

[16] Смыкал я веки и оно

15

[17] Возобновлялось

16

Я не шагал, а семенил

17

[18] На ровном брусе

18

[19] Ни разу ногу не сменил

19

[20] Трусил и трусил

20

[21] Я перед сильным лебезил

21

[22] Пред злобным – гнулся

22

И сам себе я мерзок был

23

Но не проснулся

24

[24] Да это бред – я свой же стон

25

[25] Слыхал сквозь дрёму

26

[26] Но это мне приснился он

27

[27] А не другому

28

[29] Очнулся я и разобрал

29

обрывок стона

30

[30] И с болью веки разодрал

31

Но облегченно

32

[31] 9 И сон повис на потолке

33

и распластался

34

Сон в руку ли и вот в руке

35

Вопрос остался

36

[33] Я вымыл руки – он в спине

37

Холодной дрожью

38

[34] Что было правдою во сне:

39

[35] что было ложью?

40

[36] Коль это сновиденье мне[37]

41

Ещё везенье

42

[38] Но если было мне во сне[39]

43

Ясновиденье?[40]

44

[41] Сон – отраженье мыслей дня?

45

Нет – быть не может

46

[42] Но вспомню и всего меня

47

Перекорёжит

48

           На этом закончились разбросанные по «листу с рисунками» нумерованные строфы черновика, своего рода авторская сводка. По сути, это и есть «основной текст черновика», после которого начался поиск концовки стихотворения. Каждая строфа последующего периода творческой истории текста далее дается отдельным чтением.

           На «листе с рисунками» остался не воплощенным в строфу вариант «...как во сне \ В котором предал», записанный в начале рукописи, в параллель с вариантом «...как за сон \ В котором струсил». В первой «блокнотной» строфе мы обнаруживаем текст, семантически близкий первому варианту и явно готовившийся занять место за строфой «12». Этот текст из блокнота здесь приводится с учетом вариантов на «листе с рисунками»:

[43] И оттиск сна лежит на мне

49а

[44] Куском породы

50а

[45] Подчас мне мерзко, как во сне

51а

[46] В котором продал

52а

           Другой «параллельный» вариант воплощен в не пронумерованную, но законченную строфу на том же «листе с рисунками»:

[47] Когда спою я в унисон

53а

[48] Бодр и не грустен

54а

[49] Мне будет стыдно [как за сон

55а

[50] В котором струсил]

56а

           Далее вновь обратимся к «блокнотному» тексту. Следом за строфой 󉙑а› Высоцкий записывает строфу, трансформированную из строфы󉙒а›:

Когда пою я в унисон

53б

Не зол не грустен

54б

Бывает стыдно, как за сон

55б

В котором струсил

56а

           Записывает он ее не взамен многовариантной ‹ 13а ›, а в подчеркнутой последовательности за ней, о чем свидетельствует выразительный отступ – правая втяжка относительно строфы ‹ 13а ›. Это говорит о намерении автора (на тот период) закончить стихотворение этими двумя строфами.
           Уже на этом этапе анализа, независимо от результатов дальнейшего прочтения, мы можем сделать важный вывод. В статье В. М. Ковтуна сказано, что с наброска «И пели бодро, в унисон...» «началась работа автора над итоговым текстом» в «более поздней рабочей рукописи», то есть после «блокнотного» текста. Однако на одном и том же «листе с рисунками» названный набросок из рассказа от третьего лица множественного числа («И пели») трансформируется в рассказ от первого лица единственного числа – от «я», как и все последующие стихи: «Вчера я бодро», «Когда спою я». Уже это дает повод рассматривать названный набросок началом творческого замысла, и значит лист, на котором он записан для памяти, не является «поздней» (после блокнота) рукописью.
           Но есть более убедительный довод. Нетрудно обнаружить, что авторский поиск текста-интенции на «листе с рисунками» под неизменную рифму «в унисон – как за сон» и «грустен (грусти) – струсил» как раз и привел к записи строфы в блокноте. Едва ли можно представить, что Высоцкий сначала записал в качестве наброска такую вот чёткую строфу ‹ 14б ›, а затем в «поздней» «итоговой» рукописи стал бы последовательно, через варианты двигаться к ее же созданию, причем «достигнув» результата, почти буква в букву повторяющего «ранний» «набросок». Ясно, что строфа ‹ 14б › в блокноте не предваряет строфу ‹ 14а ›, а трансформирована из нее.

           Оценивая первую блокнотную строфу ‹ 13а ›, Высоцкий, конечно, не выразил удовлетворения хотя бы потому, что концевой стих 52а вообще чужероден смыслу всего стихотворения: «я лгал и предавал» – не значит «продал».
           И тогда, на основе этих же двух «блокнотных» строф, он начинает поиск другой концовки. Это текст, факсимильно воспроизведенный В. Ковтуном в упомянутой статье. Он представляет собой две полузачеркнутые и три правленые строфы. Я пользовался именно этим факсимиле, не имея ксерокопии лучшего качества, поэтому не все зачеркнутые или исправленные стихи удалось разобрать.
           Первой на этом листе записана строфа взамен строфы ‹ 13а ›:

[51] Я чувствовал себя вполне:

49б

Творил и ведал.

50б

[52] [Мне было мерзко, как во сне

51б

В котором предал]

52а

           Место ее за последней строфой «основного текста черновика» нелогично, да и сама по себе она противоречива: ведь если «чувствовал себя вполне» – значит не было «мерзко». И Высоцкий вычеркивает два последних стиха.
           Далее целесообразно еще более подробно проследить за трансформацией концевого текста.
           Автор переписывает строфу ‹ 13б ›:

‹ нрзб › творил вполне ‹ ? ›

49в

Все знал и ведал

50в

Мне будет мерзко, как во сне

51в

В котором предал

52б

           Следующей записывается строфа взамен строфы ‹ 14б ›:

<нрзб> Вчера, как нужно, в унисон

53в

[53] Я пел не грустен

54в

[Но было стыдно, как за сон

55в

В котором струсил]

56а

           Как видим, только на этом этапе поиска сильной концовки Высоцкий обнаружил, что в уста рассказчика в замененных вариантах он вкладывал ошибочное понимание выражения «в унисон».
           Музыкальный термин «унисон» означает «однозвучие», «абсолютный консонанс» (противоположное диссонансу)[54]. В психологическом аспекте консонанс представляется выражением покоя, отсутствия стремлений. Вот рассказчик «выражением покоя» и характеризовал – только не консонанс-созвучие «унисон», а его переносное значение – обстоятельство образа действия «в унисон». Действительно: «в унисон без всякой грусти», «в унисон легко без грусти», «в унисон бодр и не грустен» и наконец «в унисон не зол не грустен».
           Но разговорный фразеологизм «в унисон» (а не «унисон») в конкретном контексте означает «петь созвучно». Вот в исправление ошибки и появился стих 53в – о том, что петь как раз и надо в унисон.
           Однако от одноименных предшественниц строфа эта отличается мало. Раньше рассказчик «в унисон» пел «спокойно» – и за такое пение было «стыдно, как за сон». Теперь «в унисон» он пел «как нужно» – «но» за такое пение все равно было «стыдно, как за сон».
           И Высоцкий вычеркивает два последних стиха.
           Настойчиво, не желая расставаться с понравившейся конструкцией «в котором струсил», он снова берется за создание строфы с этим текстом. Теперь уже, разумеется, исключая ее связь с фразеологизмом «в унисон»:

А вдруг в костёр – и нет во мне

53г

[55] Шагнут<ь> к костру сил

54г

Мне будет стыдно, как во сне

55г

В котором струсил

56г

           Полюбившимся фразеологизмом «в унисон» – теперь уже по назначению – он и решает закончить стихотворение:

Сказали мне: – пой в унисон

57а

Жми, что есть духу

58а

[56] И я пойму, что это сон

59а

Который в руку

60а

           Получилось красиво: «В котором предал» – «В котором струсил» – «Который в руку». Однако за последними словами основного текста (за «И всего меня перекорёжит») не видно «заданной последовательности чтения» (Гаспаров). И тогда Высоцкий пытается найти логичные смысловые переходы.
           Исправляется первый стих строфы «В котором предал»:

А после скажут он вполне

49г

Все знал и ведал

50г

Мне будет мерзко, как во сне

51в

В котором предал

52б

           Исправляется первый стих строфы «В котором струсил»:

Или в костёр – вдруг нет во мне

53д

Шагнут‹ ь › к костру сил

54г

Мне будет стыдно, как во сне

55г

В котором струсил

56а

           Исправляется первый стих последней строфы:

Но скажут мне: – пой в унисон

57б

Жми, что есть духу

58а

И я пойму, что это сон

59а

Который в руку

60а

           Строфа эта в качестве завершающей явно устроила автора по решению, но не могла быть принята со столь приблизительной рифмой «духу – в руку». Тем более на фоне сверхточной рифмы в предшествующей строфе «костру сил – струсил». И Высоцкий начинает было поиск нового созвучия:

Ударю ‹ ? › [я и] ‹ нрзб ›

57в

Упруго.

58б

           Но рифмы «упруго – в руку», как и вообще каких-либо других текстов, больше не появилось. К тому же узнаваемое «упруго» уже использовано в рифме «с натугой – упругой». Высоцкий не стал заканчивать стихотворение.

           Теперь о возможности реконструкции.
           Рассмотрим выстроенную последовательность строф за словами «меня перекорёжит»: «а после скажут» – «или в костёр» – «но скажут мне».
           Неинформативная и оторванная от контекста строфа «А после скажут» не отвечает на простые вопросы: когда «а после» скажут? что «всё знал и ведал»?. Опять же, было рассказчику во сне отнюдь не «мерзко», а он «сам себе» был «мерзок», что не одно и то же. К тому же во сне рассказчик не «предал», а «предавал».
           Отметим, что в «Нерве» в составительстве Р. И. Рождественского (М., «Современник», 1981, 1982, 1988, 1989), как и в «Избранном» в текстологической подготовке Н. А. Крымовой, В. О. Абдулова и Г. Д. Антимония (М., «Советский писатель», 1988), строфа «А после скажут» не включена в реконструкцию стихотворения.
           Строфа «Или в костёр». Создается впечатление, что Высоцкий, не желавший терять концовку «струсил», сначала создал под нее красивую рифму «к костру сил» и лишь потом стал подыскивать текст, получившийся неуместно пафосным и явно искусственным. Но главное в другом. Все предшествовавшие варианты подчеркивали, что рассказчику «было стыдно» – «как за сон», который ему, «а не другому», приснился. Во сне же рассказчик хоть и «ни разу ногу не сменил, трусил и трусил», «[И в нем я струсил]», но он «лгал и предавал и льстил» – «легко». Смысл конфликта рассказчика с собой в том и состоит, что во сне стыда он не испытывал. Стыд пришел потом, после сна, наяву, – «за сон», а не «во сне». Строфа с этой ошибкой сводит на нет композицию, построенную в «основном тексте черновика».
           Как мы уже видели, попытка улучшить последнюю строфу («пой в унисон») была тоже заброшена.

ДАТИРОВКА

           С 1988 года («Четыре четверти пути») до сего дня в собраниях сочинений печатается реконструкция А.Е.Крылова, датированная « ‹ До 1978 › » – три не зачеркнутые строфы вслед за двенадцатью, пронумерованными автором. Так же печатал стихотворение С.В.Жильцов, его датировка « ‹ 1971, лето › ». В «Избранном» стихотворение датировано «[1973]». В. М. Ковтун в названной статье дает три упомянутые строфы в другой последовательности и датирует только «наброски» в блокноте – в качестве первых, ранних: «примерно 1972 г.».

           Возвратясь с сентябрьских 1971 года гастролей Театра на Таганке в Киеве, Высоцкий из Москвы выслал киевскому чиновнику В. А. Гусеву обещанную запись своих песен. Эта фонограмма содержит первую известную на сегодня запись песни «Мои похорона». Факсимиле и транскрипции черновика этой песни опубликованы В.Ковтуном[57]. Приведем некоторые фрагменты рукописи:

Сон я вижу: вот те на!

[Не очухаюсь от сна]

‹...›

Мне б во сне проснуться, но

Я ничего не делаю

‹...›

Я все мускулы напряг

Но не сжимается кулак

‹...›

И другая мысль страшна

Что вот совсем очнусь от сна

И будут в руку сном мои

Близкие знакомые

‹...›

Снова снится вурдалак

Но теперь я сжал кулак

           Нетрудно увидеть парафразирование строф из «Дурацкого сна», вплоть до подробностей и ключевых слов или их синонимов: «сон в руку», «сжимал я кулаки», «очнуться от сна», «но не проснулся» и др.
           Едва ли удастся доказать первенство песни «Мои похорона» перед «Дурацким сном», в то время как обратное оспорить трудно. Скорее всего, намучившись с концовками «предал» и «струсил», Высоцкий «рассмеялся и написал песню». Веселую песню, для публики, использовав цитации из заброшенного им серьезного текста.

           Теперь о датировке записи двух строф из «Дурацкого сна». Как уже было установлено, строфы эти («продал» и «струсил») записаны после «основного текста черновика». Теперь важно установить их соотношение с текстом первых вариантов «Шахматной короны».
           В.Ковтун пишет, что текст этих двух строф «находится ‹...› между набросками к „Чести шахматной короны“». Он употребил точное слово «находится». А написаны строфы – на странице не между ранее написанными текстами «Шахматной короны». Это тексты «Короны» написаны и до и после этой страницы блокнота, вплотную, без пропуска чистых страниц. И значит, первенство записи строф «Сна» перед «окружающим» страницу текстом «Шахмат» очевидно[58].
           Поэтому, в дополнение к найденным признакам цитации и парафразирования в датированных «Моих похоронах», можно констатировать еще факт первенства «Дурацкого сна» перед тоже датированными «Шахматами»: не позже февраля 1972 года.

           Стихотворение «Дурацкий сон, как кистенём...» автором не закончено. На мой взгляд, с таким примечанием его можно давать в популярных изданиях, публикуя только двенадцать строф основного текста черновика. Дата написания, видимо, близка к установленной С. В. Жильцовым (« ‹ 1971, лето › »). Исследование всех фонограмм Высоцкого позволит, возможно, установить и более точную датировку до октября 1971 года.

           Благодарю высотиста Всеволода Михайловича Ковтуна. Ни этих моих заметок, ни других подобных не появилось бы без его неоценимой подвижнической деятельности по изданию факсимиле рукописей.