ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

           Во избежание недоразумений, скажем сразу: автор сих строк очень не любит соревнования. Ни социалистического, ни капиталистического. Ни с кем и ни в чем. Пусть каждый дышит в своем темпе — таков девиз его жизни. А больше всего на свете он ненавидит конкурсы. Любые. И якобы «на вакантную должность», и разных ног, бюстов, прочей порнухи. Как верный ученик Анатоля Франса, он убежден, что каждая армия (женщина, писатель и т.д.) — первая в мире. Ибо вторая погибла бы еще до первого выстрела. От сознания собственного ничтожества.
           Особенно смешны столь популярные ныне «рейтинги» в мире искусства. Да, иногда конкурса не избежать. Лауреатством можно и должно гордиться, но постоянно хвастаться — стыдно. Когда-нибудь мы тоже поднимемся на сияющие вершины цивилизации, уже достигнутые многими народами, на которых не звание красит человека, а наоборот. На которых предосудительно объявлять сначала громко свой чин, а потом уж скороговоркой имя-фамилию. На которых достаточно фамилии — а все остальное суета сует. Напомним в связи с этим, что Высоцкий по чинам-званиям-орденам был полностью равен нулю. А по имени-фамилии? Звезда первой величины. Впрочем, что касается чинопоклонства в мире искусства, то здесь все точки над всеми буквами давно поставил Антон Павлович Чехов. Помните его «Литературную табель о рангах»? Действительные тайные советники (генералы армии, по нашему) — вакансия. Тайные советники (генерал-лейтенанты) — Лев Толстой, Гончаров. Действительные статские советники (генерал-майоры) — Салтыков-Щедрин, Григорович... Коллежские регистраторы (прапорщики) — Минский, Трофимов, Берг и др. Не имеющий чина — Окрейц. И тогда было смешно, и сегодня без смеха не прочтешь. Предлагаемая вниманию читателя Антология, не раздавая подобных «чинов», ставит перед собой совершенно иные задачи. Вообразите, что вы встретились с инопланетянином. Или с собственным внуком, что в принципе примерно то же самое. И внук-инопланетянин вас спрашивает: скажи-ка, деда, ведь недаром... Ну, словом, что такое Золотой век русской поэзии и чем он отличается от века Серебряного? И была ли когда-то русская поэзия? Поэзия вообще? Только покороче, предок! И вам ничего не остается, как предъявить оппоненту краткий оправдательный документ. Ну, скажем, десять стихотворений десяти разных русских поэтов Золотого века. Затем Серебряного. Затем, так сказать, пост-серебряного. Бронзового, если следовать той античной традиции, откуда пошли столь металлические эпитеты. И наконец двух последних десятилетий, которые отличаются от предшествующих не менее существенно, нежели золотое от серебряного. Для них древние тоже придумали эпитет: Железный век.
           Тут начинаются несказанные трудности.
           Во-первых, почему десять, а не пять, сто или вообще один? Ведь встает вопрос о том, кто попал в «десятку», а кто и почему — нет. При этом расположение фамилий в «десятке» сразу же автоматически устанавливает в глазах читателя те самые «ранги», которые только что высмеяны выше. Где логика? Отвечаем кратко: потому что выбирается наименьшее зло. Объясняем подробнее: если брать одного, то для Золотого века — да и вообще для всех четырех Веков — вполне достаточно одного Пушкина. Практически любое стихотворение, ибо сей поэт является единоличным олицетворением русской поэзии. Да и русской культуры в целом, он — наш кумир, и этим все сказано. Так что при таком подходе никаких антологий изначально не надо. Заметим однако, что если выбирать такого же представителя специально для каждого из последующих трех Веков, то задача окажется неразрешимой. Ни один персонаж не в состоянии олицетворить ту или иную эпоху единолично. С другой стороны, опыт показывает, что разум человеческий способен разбираться в номенклатуре только порядка нескольких десятков названий — и чем меньше десятков, тем лучше. Как только счет идет на сотни и тем более на тысячи — человек впадает в такую же прострацию, как если бы речь шла о секстильонах и децильонах. Это проверено специальными научными исследованиями. Таким образом, десяток в данном случае — оптимум: наилучшее из реально возможного. Что касается «рангов», то это зло минимизируется хронологическим принципом расположения авторов — в последовательности их появления на поэтической арене. Или точнее — в последовательности обретения ими поэтической славы. Так, чтобы каждый из четырех поэтических Веков представал не как нечто неизменное, а напротив — в своей динамике, в своем развитии. При этом вовсе не обязательно, чтобы первые в списке были первыми по таланту и значению. Тот и другое, по нашему убеждению, могут определяться только литературоведами и восприниматься — или не восприниматься — каждым читателем персонально.
           Следующая трудность связана с подбором самих персонажей. Никакие личные пристрастия тут не уместны. Мало ли кто тебе нравится, а кто — не очень! Приходится ориентироваться на образовательно-педагогическую традицию: выбираются те, кто признан общественным мнением страны и школой, причем устойчиво — на протяжении ряда десятилетий, а то и одного-полутора веков. Достаточно малейшей конъюнктурщины — и рискуешь оказаться в том же положении, в каком оказались составители четырехтомной антологии «Русские поэты», выпущенной в 60-х годах. Работа получилась в общем интересная, но тогдашние пришибеевы заставили составителей опустить несколько весьма значительных поэтических имен, продолжавших находиться в опале у начальства, заменив их третьестепенными персонажами. Ныне это невозможно видеть без краски стыда на лице.
           Впрочем, и здесь отыскивается инструмент минимизации пороков всякой антологии. Он выражается в замене повелительного наклонения (я так считаю! — и весь сказ) сослагательным, да еще в вопросительной форме: «я предложил бы — а как считаете вы? «Тогда все встает на свои места. Мало того, представляется, что именно такой подход способен оживить угасающий интерес к литературе вообще и к поэзии в особенности. Прежде всего у подрастающего поколения (не к ночи будь помянуто). «Интересно, почему это Пушкина включают, а гораздо более симпатичного мне Веневитинова — нет?» Наконец, еще одна — и отнюдь не последняя — трудность связана с выбором того или иного произведения вошедших в «десятку» авторов. Здесь сразу же необходимы целых два уточнения.
           Первое. Коль скоро мы отказались от «рангов», а поставили целью десятью избранными лицами представить как бы интегральное «лицо» поэзии того или иного Века — необходимо отвлечься от разной специфики в этой области, остановившись только на «поэтах вообще». В предположении, что для «детских поэтов», поэтов-сказочников, поэтов-сатириков, «бунтарей» и т.д. требуются специальные антологии. Где достойное место займут Ершов, Грибоедов, Горький, Чуковский и другие звезды первой величины в своем жанре. Это — как в армии, где помимо пехотинцев и кавалеристов существуют «общевойсковые военно-учетные специальности». Ниже мы предлагаем вниманию читателя только «общевойсковых».
           Второе. Вряд ли искомое нами «лицо эпохи» будет выглядеть гармонично, если одного поэта мы представим «Евгением Онегиным», а другого — двустишием, пусть и очень удачным. Мало того, если одного представим автором архигражданственного «На смерть поэта», а другого — эпиграммой или чистой лирикой, пусть даже того же количества строф. Поэтому, отринув всякие соблазны, мы представляем каждую десятку равномасштабно и одножанрово, отдавая предпочтение тем произведениям, которые получили наибольшую популярность в народе, а в Золотом веке почти все без исключения были положены на музыку и стали любимыми романсами и даже народными песнями.
           Остается разобраться с «Веками», по которым построена Антология.
           Рождение и смерть Золотого века русской поэзии нетрудно установить с точностью почти до секунды. Он родился в ту минуту, когда малорослый чернявый подросток, относящийся к категории «дети до 16 лет», по нашему вздорному детоисчислению, произнес перед взрослыми дядями потрясшую их фразу: «Навис покров угрюмой нощи на своде дремлющих небес...». Как знает каждый русский, это произошло 8 января 1815 года (а знаменитое стихотворение датируется соответственно 1814 годом). Смерть же наступила в ту минуту, когда другой поэт, незадолго до своей физической кончины 27 декабря 1877 года, слабеющей рукой начертал: «О Муза! Я у двери гроба! «Вместе с ним оказался в гробу и Золотой век, на смену которому пришел совершенно другой, с другими персонажами, с совсем иными творениями.
           Заметим, что даты рождения и смерти людей и «Веков» отнюдь не совпадают. Некоторые поэты Золотого века дожили до самого разгара Серебряного. Что ж? Лев Толстой, Чайковский, Суриков — типичные «золотовековцы» первой величины — сделали то же самое, а творчество Репина лишь началось в Золотом веке, прошло, в основном, на протяжении Серебряного, умер же он в разгар Бронзового — но как был, так и остался типичным представителем отнюдь не Серебряного и тем более не Бронзового века. Есенин и Маяковский вообще прожили свои жизни, можно сказать, почти синхронно. Но один олицетворяет заключительные аккорды Серебряного Века, а другой, так сказать, увертюру Бронзового.
           Сложнее определить даты рождения и смерти Серебряного века.
           В самом общем виде можно сказать, что Серебряный век русской поэзии начался в конце ХIХ века, когда до России докатилась волна декадентства, получившего развитие во Франции на протяжении 1860-70-х гг., а в ряде других стран Западной Европы — на протяжении 70-80-х гг. Строго говоря, первыми русскими декадентами считаются так называемые «старшие символисты» 90-х гг. — Н.Минский, Д.Мережковский, З.Гиппиус. Но они ни по каким критериям не выходят в поэтические «звезды» первой величины — поэтов такого масштаба было тогда в России много. Кроме того обнаруживается, что, вопреки нашему образному заявлению о минутах рождения и смерти того или иного поэтического Века, на самом деле каждый из них имел нечто вроде рассветных и закатных сумерек, т.е. определенный переходный период от одного к другому. Даже Пушкин в действительности как поэт родился не вдруг, а под влиянием творчества целой плеяды предшественников и современников — Державина, Жуковского, Крылова, Батюшкова... Понятно, имел такой переходный период и Серебряный век.
           С учетом сказанного, рискуя навлечь на себя гнев поэтоведов, мы предлагаем начать антологию Серебряного века русской поэзии с творчества Семена Надсона, формально к русским декадентам не относимого, но во многом их предтечею явившего. Мотивов такого смелого предложения два. Во-первых, поэт прозвучал как бы камертоном нового Века, словно настроив его на минорный лад — в прямую противоположность мажорному в общем и целом умонастроению Золотого века. Во-вторых, он имел огромную популярность, несравнимую ни с одним из его современников. Человеческий и поэтический век Надсона был короче даже очень короткого лермонтовского: поэт умер 24-х лет, из которых на творчество пришлось всего десять. Тем не менее, на протяжении следующих 30 лет — вплоть до 1917 года — его издавали большими по тем временам тиражами практически ежегодно, а любовь к нему студенческой молодежи не знала границ. Как бы ни относиться к нему сегодня — мнение современников надо уважать. Точно так же гибель Серебряного века невозможно определить ни днем, ни даже годом. Общеизвестно, что в России он, опять-таки образно говоря, сгорел в огне Первой мировой и Гражданской войны, после чего настали, как говорится, другие времена и другие песни. Но не всем его корифеям повезло, как Блоку, скончаться вместе со своим Веком. Многие в страшных мучениях дотянули чуть ли не до конца следующего, Бронзового Века. Напомним, Вертинский в бесконечных унижениях умер в 1957 г., а Ахматова после многолетней травли — в 1966 г. Но все прожили жизнь и ушли из нее именно как представители Серебряного века, ничего общего с веком Бронзовым не имевшие.
           Не меньше затруднений вызывает вопрос, какой из фигур кончать нашу антологию Серебряного века. Как уже говорилось, чтобы избежать по возможности налета «рейтинговости», мы решили держаться возможно последовательнее принципа хронологичности: располагать поэтов по мере их появления в зените поэтической славы (хотя на практике, по разным причинам, принцип этот очень трудно выдерживать). Но для конца Серебряного века сочли необходимым сделать исключение: завершаем его не Ахматовой, которая чем дальше после своего Века — тем значительнее становилась в глазах ценителей поэтического искусства, а Есениным, который, на наш взгляд, ярче всего пропел реквием по своему уходящему Веку. А Бронзовый век столь же символично открываем фигурой Маяковского — почти полного современника Есенина, и тем не менее в расцвете своего творчества принадлежавшего совсем иной эпохе. Правда, как и Есенин, он не выдержал её и тоже предпочёл смерть реальности Бронзового века.
           Еще более сложен и дискуссионен вопрос о водоразделе между веками Бронзовым и Железным (не говоря уже о дискуссионности самих этих понятий, отнюдь не общепринятых, в отличие от первых двух). Поэтому мы разрубаем сей гордиев узел столь же символически: отождествляем смерть Бронзового века со смертью в 1980 г. одного из самых значительных его корифеев — Владимира Высоцкого. В сознании того, что на протяжении 80-90-х годов на смену «бронзововековым поэтам» (многие из которых живы до сих пор) стали являться поэты не то что другого калибра, а просто совсем другие, к творчеству которых приходится подходить с совершенно иными мерками.
           Заметим, что мы присутствуем лишь при самом начале нового поэтического Века, возможно, при очередных «сумерках» перехода от одного к другому. На наших глазах в нашу жизнь врывается деус экс махина — всемогущий компьютер, который играет в шахматы не хуже гроссмейстера, рисует не хуже незаурядного художника-модерниста, сочиняет музыку не хуже любого члена Союза композиторов. В принципе эта крохотная «махина» может быстро подобрать любую требуемую рифму любого стихотворного размера. И даже исправить грамматические ошибки, нередкие у самых талантливых поэтов. Сказанное означает: к поэту — а также к писателю, художнику, вообще к любому деятелю искусства ХХI века (возможно, даже первой четверти его) — придется применять качественно иные требования, отличающие профессионала от любителя и тем более от простого графомана. Скорее всего, намного более существенные, нежели отличающие ныне Высокую Поэзию от капустниково-именинной, только на собственную тещу рассчитанной.
           Какие именно? Об этом сегодня можно только гадать. Хотя и не вредно поразмышлять заблаговременно.
           Воображению рисуется леденящая душу картина. Сотни анонимных авторов из разных стран мира ежедневно, а может быть, и ежечасно синтезируют в Интернете коллективным трудом все новых и новых — качественно новых! — «Евгениев Онегиных», один другого сенсационнее. Ну, скажем, как шлягеры сегодня. При этом не имеют значения ни личность автора, ни тем более его имя-фамилия, ни время и место создания того или иного фрагмента новой поэтической сенсации, ни даже конкретно тот или иной язык — поскольку компьютер автоматически переводит сочиненное на любой требуемый вами язык мира. Имеет значение только одно: все более и более и более высокий градус катарсиса — душевного потрясения при контакте со вновь синтезированной информацией художественного характера.
           Нравится вам такой новый Золотой век поэзии, реально надвигающийся на еще не успевший начаться как следует нынешний Железный? А за ним — вновь новый Серебряный, Бронзовый, Железный и так далее до бесконечности? Мне лично — нет. Счастлив, что не имею никаких шансов дожить до такого кошмара. Вот только внуков жалко, а правнуков — тем более...
           Впрочем, как знать? Может быть, как раз внукам-правнукам будет очень жалко своих дедов-прадедов, вынужденных из-за примитивности своих компьютеров довольствоваться каким-то там первобытным фольклором с какими-то там таинственными и никому неизвестными «пуш-кин» или «вы-соц-кий»...
           Нет, скорее из этого жуткого мрачного будущего в такое светлое родное настоящее. И в еще более отрадное прошлое.
           Итак, переходим к собственно Антологии. С напоминанием еще раз, что представляем произведенную подборку имен и стихотворений на суд читателя. Действительно ли именно эти лица и эти стихи представляют достаточно отчетливо и типично соответственно Золотой, Серебряный, Бронзовый и Железный век русской поэзии? Есть ли основания для каких-либо изменений?
           Мы будем благодарны за любые соображения на этот счет.
           Итак...

ЗОЛОТОЙ ВЕК
РУССКОЙ ПОЭЗИИ
В ДЕСЯТИ ПОЭТИЧЕСКИХ ИЛЛЮСТРАЦИЯХ

Вместо эпиграфа

— Да ведь мы это в свое время в школе проходили!
— Ты проходил, а я только в гробу увижу!
(Из недавнего разговора одного прадеда со своим старшим правнуком).

АЛЕКСАНДР ПУШКИН

А.П.Керн

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье.
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.

1825

МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ
ПАРУС

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит...
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

1832

АЛЕКСЕЙ КОЛЬЦОВ
КОСАРЬ
(Отрывок, ставший народной песней)

Ах ты, степь моя,
Степь привольная,
Широко ты, степь,
Пораскинулась,
К морю Черному
Понадвинулась!

В гости я к тебе
Не один пришел:
Я пришел сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной,
Вдоль и пуперек
С ней хотелося...

Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо,
Ветер с полудня!
Освежи, взволнуй
Степь просторную!

Зажужжи, коса,
Как пчелиный рой!
Молоньей, коса,
Засверкай кругом!
Зашуми, трава,
Подкошонная;
Поклонись, цветы,
Головой земле!

1836

ФЕДОР ТЮТЧЕВ

Зима недаром злится,
Прошла её пора —
Весна в окно стучится
И гонит со двора.

И все засуетилось,
Все нэдит Зиму вон,
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.

Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит...

Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя.

Весне и горя мало:
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу.

1836

АФАНАСИЙ ФЕТ

Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, чтО буду
Петь, — но только песня зреет.

1843

АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ
(Отрывок, ставший народной песней)

Колокольчики мои,
           Цветики степные!
Что глядите на меня,
           Темно-голубые?
И о чем звените вы
           В день веселый мая,
Средь некошеной травы
           Головой качая?

Конь несет меня стрелой
           НА поле открытом;
Он вас топчет под собой,
           Бьет своим копытом.

Колокольчики мои,
           Цветики степные!
Не кляните вы меня,
           Темно-голубые!

Я бы рад вас не топтать,
           Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
           Бег неукротимый!

Я лечу, лечу стрелой,
           Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой, —
           А куда? не знаю!

1840-е годы

ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ
ПЕСНЯ ЦЫГАНКИ

Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.

Ночь пройдет — и спозаранок
В степь, далёко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.

На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни,
Как концы её, с тобою
Мы сходились в эти дни.

Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?

Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя,
На коленях у тебя!

Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.

1853

ИВАН НИКИТИН
УТРО

Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.
           Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
           От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Тишь — безлюдье вокруг.
           Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом — на лицо тебе вдруг
           С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
           Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит,
           Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, весла к лодкам несут...
           А восток все горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
           И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встает, из-за пашен блестит,
           За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
           Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет — песню поет,
           По плечу молодцу все тяжелое...
Не боли ты, душа! отдохни от забот!
           Здравствуй, солнце да утро веселое!

1854

АПОЛЛОН МАЙКОВ
РОЗЫ

Вся в розах — на груди, на легком платье белом,
На черных волосах, обвитых жемчугами, —
Она покоилась, назад движеньем смелым
Откинув голову с открытыми устами.
Сияло чудное лицо живым румянцем...
Остановился бал, и музыка молчала,
И, соблазнительным ошеломленный танцем,
Я на другом конце блистательного зала
С красавицею вдруг очами повстречался...
И — как и отчего, не знаю! — мне в мгновенье
Сорренто голубой залив нарисовался,
Пестумский красный храм в туманном отдаленье,
И вилла, сад и пир времен горацианских...
И по заливу вдруг на золотой галере
Плывет среди толпы невольниц африканских,
Вся в розах — Лидия, подобная Венере...
И что ж? обманутый блистательной мечтою,
Почти с признанием очнулся я от грезы
У ног красавицы... Ах, вы всему виною,
О розы Пестума, классические розы!..

1857

НИКОЛАЙ НЕКРАСОВ
ИЗ ПОЭМЫ «КОРОБЕЙНИКИ»
(Отрывок, ставший народной песней)

«Ой, полна, полна коробушка
Есть и ситцы, и парча.
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
Выди, выди в рожь высокую!
Там до ночки погожу,
А завижу черноокую —
Все товары разложу.
Цены сам платил немалые,
Не торгуйся, не скупись:
Подставляй-ка губки алые,
Ближе к милому садись!»
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу, идет! — пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Все боится передать.
Парень с девицей целуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!

1861

ПОСЛЕСЛОВИЕ

           Из приведенных выше десяти стихотворений десяти поэтов Золотого Века русской поэзии лишь два или три, на наш взгляд, могут быть дискуссионными в смысле подбора авторов, но у большинства выбранное стихотворение вполне могло бы быть заменено другим. В Серебряном веке, которым мы продолжим наши «поэтические иллюстрации» в следующем номере журнала, сформировать «десятку» имен гораздо труднее, потому что намного больше «претендентов». И такое же положение с выбором стихотворений. В Бронзовом веке количество «претендентов» увеличивается почти вдвое, если не втрое, и сделать выбор, оставаясь в прокрустовом ложе «десятки», становится трудно до чрезвычайности. По каким критериям ни отбирай — все равно за чертой остаются несколько имен — и еще больше стихотворений, — которые хотелось бы видеть в числе десяти избранных. Наконец, в Железном веке трудности отбора становятся почти непреодолимыми: такое обилие имен, у которых поэтическая слава еще впереди.
           Было бы интересно знать мнение читателей относительно подбора авторов и их произведений в данной публикации. И с благодарностью примем любые предложения относительно подбора авторов и текстов в последующих трех «поэтических иллюстрациях». Не забывайте только о критериях, предложенных в предисловии, чтобы поэтические Века не получились слишком «разномастными».
           Наиболее интересные замечания, предложения, соображения будут опубликованы в качестве комментариев к последующим «иллюстрациям».

Ведущий рубрики
И.В.Бестужев-Лада,
доктор исторических наук, профессор, академик РАО