ПЕСНИ О ДАЛЁКОЙ ДАЛИ

           Помнится, в 1974 году, впервые попав в Австралию, в Мельбурн, на борту научно-исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» и сойдя на берег, я обратил внимание на небольшой остров, темневший на горизонте напротив порта, и спросил у своего спутника как он называется. «Остров Кенгуру» — ответил он. Я вздрогнул от неожиданности, поскольку всерьёз полагал, что имя это, как и «Страна Дельфиния» — сказочная выдумка из любимой мною песни Новеллы Матвеевой. Так удивился бы человек, которому вдруг показали реальный Лисс или Зурбаган.
           Оглядываясь назад, не могу не признаться, что именно подобные сине-зелёным акварелям, пахнущие морской солью и солнцем, нагревшим палубные доски, песни Новеллы Матвеевой заставили меня в своё время навсегда связать свою судьбу с океаном. Мне нестерпимо захотелось увидеть и ощутить наяву так ярко нарисованный ею шумный и многокрасочный мир, где:

Двумя клинками сшиблись два теченья,
Пустился в пляску ящик от сигар,
И как король в пурпурном облаченье
При свете топки красен кочегар.

           Те неизвестные страны, где:

...по прибрежью дружною парою
Ходят рядком какаду с кукобаррою,
А за утёсами там носом к носу мы
Можем столкнуться порой с утконосами.

           Я не случайно вспомнил о Лиссе и Зурбагане, потому что, когда я перечитываю стихи и слушаю песни Новеллы Матвеевой, то мне на память прежде всего приходит Александр Грин, всемогущий и беспомощный сказочник, так же, как и Новелла Матвеева, не избалованный реальной жизнью.
           Помню, в начале шестидесятых, когда я впервые услышал её солнечные сказочные песни, я почему-то решил, что такие песни может писать только очень счастливый человек, некое зеленоглазое подобие Фрези Грант. Попав в первый раз в дом к Новелле Матвеевой и увидев чудовищный быт её огромной неприютной коммуналки на Беговой улице, с окраинами, выходящими на железнодорожное полотно и Ваганьковское кладбище, я был потрясён. Каким могучим воображением художника, каким человеческим мужеством и оптимизмом должен обладать автор, придумавший свой сказочный мир в такой обстановке!
           В одной из своих знаменитых песен, где она полемизирует с Киплингом, Новелла Матвеева написала:

Властью песен стать людьми
Могут даже змеи,
Властью песен из людей
Можно делать змей.

           Бог дал ей гораздо большее — властью её песен люди остаются людьми, постоянно помня о таинственном и прекрасном мире, окружающем нас. Для того чтобы увидеть его и ощутить, совсем необязательно путешествовать в далёкие страны, — достаточно просто завернуть за угол соседнего дома:

Из-за угла, как вор,
Выглянул бледный двор, —
Там на ветру волшебном
Танцевал бумажный сор.
...Эти окраины
Были оправлены
Вышками вырезными,
Кружевными кранами.

           Самобытность и оригинальность талантов ведущих мастеров авторской песни шестидесятых годов состоит прежде всего в том, что ни один из них не похож на другого, каждый — неповторим. Если Галич, Высоцкий и Ким ближе к театру, а Окуджава к литературе, то Новелла Матвеева, на мой взгляд, ближе всех к живописи. Судите сами:

В закатных тучах красные прорывы.
Большая чайка, плаваний сестра,
Из красных волн выхватывает рыбу,
Как головню из красного костра.

           Или: «Как накрахмаленные стёганые ватники, стоят пингвины, руки развели». Или: «Над плоскодонною пропастью эхо, как пушечный дым». Или: «Видишь — как будто ломтик от каравая, лодочка отломилась от корабля». Таких примеров множество.
           Сама Новелла Матвеева в одном из интервью заявила, что относит себя прежде всего к композиторам. Возможно, она права, поскольку её мелодии поражают своей музыкальной оригинальностью и отсутствием банальных ходов и подделок, а также неповторимой органикой гармонического слияния стихов и мелодий: «Ах, эти трубы сделали трубочкой губы». Говоря о мелодиях Новеллы Матвеевой, нельзя не обратить внимания на то, что в мелодическом строе, как и в стихах, ей чужда внешняя аффектация. Негромкие и задушевные мотивы, так же как и прозрачные многоплановые метафоры её стихов, рассчитаны на умного и тонко чувствующего слушателя.
           В отличие от любимого мною в юности и уже упомянутого выше Киплинга, лирический мир Новеллы Матвеевой, неизменно закутанный в блоковский «цветной туман», — не жёсткий и враждебный, который надо завоевать с карабином в руке, а тёплый и добрый, которому надо открыться и довериться. Не случайна поэтому её принципиальная полемика с Киплингом: «Так нужна ли миру Киплингова лира?».
           Казалось бы, после великих образцов женской лирики бессмертного «серебряного века» трудно поразить слушателей чем-нибудь новым, особенно в нашу суетную, прагматичную и политизированную эпоху с её разнузданным рыночным сексом, эпоху, к высокой лирике совсем не располагающую. Однако думается мне, песня «Девушка из харчевни», наряду с упомянутыми вершинами русской женской поэзии, останется в памяти следующих поколений в числе лучших лирических стихов нашего столетия:

И если ты уходил к другой,
Или просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.

           Сейчас, на рубеже столетий, когда потеряли недавнюю грозную актуальность ещё вчера запретные песенные строки авторов «магнитофониздата», по которым, возможно, будут восстанавливать в будущем историю минувших десятилетий, когда смолкли яростные хриплые голоса под набатный бой гитары, в человеческой памяти оживают негромкие внешне мелодии и слова, обращённые к вечным ценностям — любви, красоте, радости открытий. Эти ценности непреходящи и не зависят от курса валют. Послушайте снова песни Новеллы Матвеевой, прочтите её насыщенные утренним светом стихи, в которых «юбочки клёш надевают медузы и световые рейтузы и уплывают на праздник свеченья, перед собою держа зеркала».
           Войдите опять в это сказочное зазеркалье, где дружно живут фокусники и пожарные, капитаны и погонщики мулов, юнги и цыганки, «люди, кони и медведи». Научитесь удивляться сходству кобуры револьвера и апельсиновой кожуры, тому, что «водопады стоят веретёнами». И вас снова охватит неповторимое детское счастье первооткрывателей, подаренное этим замечательным поэтом.
           Что касается меня, то я испытываю острую ностальгию, когда зрительно представляю её строчки:

Перевёрнутый бочонок.
На бочонке первый снег.
Куда-то влево уплывают острова.

           И моё поношенное сердце снова сжимает наивная надежда всё-таки ступить снова как прежде на судовую палубу, подрагивающую от ударов волн и работы машин, мальчишеская мечта о таинственных островах, ставших теперь ещё более недоступными и далёкими, чем в юности. А может быть, наоборот, доступными и близкими? Стоит только поставить песню Новеллы Матвеевой и протянуть руку...

Александр ГОРОДНИЦКИЙ