Элла МИХАЛЁВА,
театровед

НЕСКОЛЬКО СООБРАЖЕНИЙ
ПО ПОВОДУ
КРУГЛОЙ ДАТЫ

«Улетающий в чёрное, потрескавшееся небо
Бог ответа не давал, а сам Николка ещё
не знал, что всё, что ни происходит,
всегда так, как нужно, и только к лучшему».

М.А.Булгаков. «Белая гвардия»

           Мне понравилась эта фраза — «Двадцать лет без Высоцкого». В ней есть всё: и романтическая грусть, вполне уместная в данном случае, и неумолимая арифметика времени, отсчитавшая уже два полных десятилетия от последнего дня жизни Владимира Высоцкого. Мне нравится и то, что этот номер «Ваганта» выходит значительно позже культовой даты 25 июля, т.е. тогда, когда всё отшумело, схлынуло и вернулось в свои берега.
           Нравится потому, что даёт преимущественное право написать некий Postscriptum к юбилею, но главное, потому, что будничная обстановка снимает остроту тона и гарантирует взвешенность интонации.
           Воспоминания о Высоцком ограничены конкретными временными рамками и известным числом лиц, его знавших, а потому — давным-давно общеизвестны, разве что глубокоуважаемый Василий Аксёнов вдруг спустя два десятилетия неожиданно «вспомнит», что «в последние годы Володя всерьёз думал об эмиграции» (?!), и слушать их в тысячный раз почти невыносимо.
           Все сенсации состоялись, все секреты стали достоянием публики. Все, кто единственный раз, случайно, видел Высоцкого с противоположного тротуара, когда тот затворял за собой дверь, входя в подъезд, выпустили пухлые мемуары.
           В Центре-музее В.С.Высоцкого в сияющей витрине красуется легендарный буклированный пиджачок (на 99,9 % уверена, что сам Владимир Высоцкий этот экземпляр и в глаза не видел — сшит специально для музея). Канал «Культура», школярски-усердно демонстрируя экспозицию того же музея, задержался и возле аккуратного макетика под стеклянным колпаком, изображающего типовую квартиру, по всей видимости, имеющую отношение к Высоцкому.
           Песни самого Владимира Семёновича прозвучали со сцены зала «Россия» — и хрипловато-ёрническим речитативом из уст Ивана Охлобыстина, и тоненьким юным голоском слепой провинциальной девочки.
           Под воздействием первой эмоции после 25 июля 2000 года хотелось вскрикнуть: «Пóшло всё это, господа! Нестерпимо пóшло!» — и разразиться фельетоном позабористей.
           Но первая эмоция уступает место второй, и по здравому размышлению понимаешь, что и пиджачок в витрине, и голоса эстрадных певунов пошлы не больше и не меньше, а в аккурат так же, как, например, прилизанные, сопливо-глянцевые, аккуратно окантованные красочкой кирпичики на свеже-подновлённой (отреставрированной — язык не поворачивается сказать, т.к. реставрация — это сохранение подлинника) Кремлёвской стене. Если кто не видел, оченно рекомендую прокатиться вокруг Кремля на троллейбусе 2-го маршрута: ремонтец ещё идёт, и вполне возможно сравнить старую стену и «новодел». И непременно в троллейбусе! Едет медленно, застревает в вечной пробке, а потому обзор идеальный.
           Словом, страдать за идеалы сегодня можно на каждом шагу: и при виде изувеченных а-ля Европа старомосковских фасадов, скрывающих выдранное нутро некогда исторических зданий и нашпигованных современной и быстро производимой начинкой, и по поводу общей деградации культуры, и далеко не положительных мутаций языковой среды — да мало ли ещё печалей!
           Кто сейчас слушает Булата Окуджаву? Кто читает Андрея Вознесенского?
           Несмотря на старательно развешанные по городам и весям к 200-летнему юбилею цитаты из произведений А.С.Пушкина, мало кто из потомков-соотечественников «нашего всего» мог без запинок вспомнить хотя бы несколько его поэтических строк. К слову, и сам юбилей прошёл вполне в духе времени — трескуче, навязчиво и пусто по содержанию, если не считать нескольких внутрицеховых тусовок философов-пушкиноведов.
           Александр Галич так и остаётся по сей день поэтом для суперузкого круга, а для большинства соотечественников даже его имя — пустой звук.
           Творчество того или иного автора бытует помимо волевого вмешательства с чьей-либо стороны, помимо пропаганды или замалчивания. Здесь действуют самостоятельные и неисповедимые законы и нормы, а любое своеволие (как положительное, так и отрицательное по отношению к автору) ровным счётом ничего не значит.
           За 20 лет, прошедших со дня смерти Высоцкого (срок немалый по отношению к человеческой жизни) родилось и выросло целое поколение, у которого своя биография, своя судьба, своя правда и своя копилка памяти.
           Владимир Высоцкий сегодня — это история, но история ещё не изжитая, живая и продолжающаяся, поскольку ещё не окончен земной путь людей, для которых он стал частью личной духовной биографии и частью молодости.
           Психологи говорят, что глубинной пружиной всех видов сострадания является жалость к самому себе. Теряя близких, мы жалеем себя: за то, что остались одни, за то, что не успели вовремя сказать, исправить, покаяться. Подавая в переходе монетку нищему, мы подсознательно страшимся оказаться на его месте и, естественно, жалеем себя и пр.
           Так это или иначе с точки зрения сложной науки психологии, но механизм ощущений и дум о современном месте творчества Высоцкого раскрывает достаточно верно. И некоторая раздражённость от нескладной музеефикации Высоцкого, и досада на неумелых эстрадных исполнителей, и прочий негатив по сходным поводам вызваны, мне думается, всё же обидой за собственные попранные идеалы и несбывшиеся надежды.
           Владимир Высоцкий был не просто бардом, который пел просто о сложном. Для нескольких поколений уже не молодых наших соотечественников его творчество было инструментом духовного освобождения. Практически все песни Высоцкого приподнимали слушателя на романтических котурнах, давая шанс смотреть на житейские проблемы и социальные уродства времени свысока, поверх голов. Здесь таились соблазн и обольщение: казалось, что избавься общество от несовершенств и пороков — и все вокруг начнут жить по законам высшей правды, кристальной искренности и кодексу чести. Слушатель Высоцкого бессознательно ждал торжества лирического «я» своего кумира в реальной жизни и материализации поэтических идеалов в повседневности. Отсюда и преувеличение надежды на то, что с течением времени потребность в творчестве Высоцкого будет возрастать.
           Все мы были обыкновенными советскими людьми, верившими в «светлое завтра». Правда, по-своему.
           Десять и двадцать лет тому назад многие из тех, кому дорого творчество Владимира Семёновича, рассуждали именно так. Во всяком случае, в те годы мне не раз доводилось слышать утверждение-заклинание от разных по возрасту, роду занятий и темпераменту людей, довольно серьёзно занимавшихся литературным наследием Высоцкого: «Через столько-то лет его будут изучать в школе». Это была вполне типичная формула, приоткрывшая заветную жажду канонизации и возведения в классики (причём в кратчайшие сроки!) В.С.Высоцкого.
           Эти бескорыстные и благонамеренные чаяния разбились о естественный и малопредсказуемый ход жизни.
           Доступность творчества Владимира Семёновича Высоцкого (а надо отдать должное издателям: за прошедшие годы вышло несколько блестящих собраний сочинений, множество компакт-дисков и т.д.) отнюдь не оказалась синонимом необходимости. Говоря коммерческим языком, предложение явно превысило спрос.
           Время суеты, начавшееся сразу после кончины человека, ставшего одной из ярчайших фигур в русском искусстве XX века, постепенно идёт на убыль. Творчество В.Высоцкого (актёра, исполнителя, поэта) начинает свой самостоятельный, не поддающийся контролю путь во времени, а значит, не нуждается более ни в каких посторонних усилиях.
           Стоит признать, что желание управлять процессом популярности или непопулярности Владимира Семёновича Высоцкого на сегодняшний день тщетно и бессмысленно, поскольку мера отстранённости Высоцкого от нас и нас от Высоцкого всё более возрастает.
           Проще говоря, он уже не принадлежит нам, точнее принадлежит не только нам, но и тем, кто идёт следом и придёт после.
           И не стоит грузить себя столь избыточной миссией, заранее просчитывать положительный результат и нравственные дивиденды. Нужно тихо и кропотливо делать своё дело, поскольку, как известно, «нам не дано предугадать...»
           ... Году в 1981-1982 тогдашний завлит Театра на Таганке Пётр Михайлович Леонов, очень много сделавший для ныне здравствующего, а тогда только мечтавшегося музея Владимира Семёновича Высоцкого, говорил о том, что здорово было бы построить экспозицию так, чтобы посетитель мог прямо в экспозиционном зале включить магнитофон или запустить киноролик (о видеомагнитофонах тогда речи не шло, как о чём-то диковинном и запретном), чтобы приватно пообщаться с Высоцким, как с живым человеком. Мысль по тем временам красивая, но спустя всего 18-20 лет, в эпоху Интернета, почти наивная...
           Разумеется, никому не возбраняется писать о Высоцком, нужно думать и над концепцией его музея, и о новых изданиях и так далее, но делать всё это нужно гораздо спокойнее и свободнее, поскольку Высоцкий сегодня — тема уже не модная, а почти академическая, и рассматривать его творчество нужно в контексте историческом. С течением времени неизбежно будет изменяться и восприятие поэзии Высоцкого. И наивно предполагать, что приходящие поколения станут испытывать те же эмоции, что и слушатели двадцать и тридцать лет тому назад. Заставить жить чужой памятью невозможно, как невозможно раз и навсегда определить нормы и рамки восприятия искусства вообще.
           А что до неохочего до художественного творчества сегодняшнего дня, то наше искусство пережило целую эпоху, когда рукописи писались «в стол» и годами ждали часа публикации, а фильмы лежали на полках. Мне кажется, что сегодня происходит нечто подобное, только искусство «отложено» на воображаемую полку не цензорами, а самой публикой — от усталости, от натянутости эмоций, от многократной превышенности болевого порога, от перегруженности реальностью.
           Убеждена, что так будет не всегда и те, кому это необходимо, будут читать, слушать и смотреть не только В.С.Высоцкого, чтобы, как справедливо заметил Иван Дыховичный, «просто оставаться людьми».

           ... Мне понравилась эта фраза — «Двадцать лет без Высоцкого». В ней сформулировано главное — сегодня, когда точки над «i» расставлять по меньшей мере самонадеянно, нам дарована возможность ощутить разницу во времени: те самые двадцать лет, что мы прожили без него...

Август 2000 года