Содержание письма, пришедшего в редакцию, не оставляет сомнений в искренности автора. Это во многом извиняет некоторую торопливость и сумбурность изложения. Да и с похожим анализом и оценками творчества В.С.Высоцкого мы уже встречались. Но человеку необходимо было высказаться, поделиться наболевшим, и чисто литературоведческие недочёты в данном конкретном случае не так уж важны и, без сомнения, простительны. Как вы полагаете?

...И ГРАЖДАНИНОМ БЫЛ

           Вот уже двадцать лет как нет с нами Владимира Семёновича Высоцкого — Человека, Поэта, Актёра. Но его песни продолжают рвать душу, врачевать раны, будить подспудно лежащее. В одной из своих песен он говорил: «Мелодии мои попроще гамм». О том, что это не так, писали А.Шнитке, Д.Кастрель и другие. Это о музыкальной стороне творчества Владимира Высоцкого.
           Такими же простыми и понятными кажутся нам его стихи и песни при первом прослушивании. Прослушали — улыбнулись, ухмыльнулись, хохотнули — ишь, как он нас всех. И лишь потом, гораздо позже, с удивлением замечаем — а смеяться нужно-то сквозь слёзы.
           Поэт на своих выступлениях неоднократно подчёркивал, что у большинства его песен есть и второе, и третье дно. В каждой его песне есть потаённый смысл, и чтобы уловить, понять его, нужен труд, умственный и душевный, они, песни, внутренне сложны и глубинны.
           Подобно Александру Грину, Владимир Высоцкий создал свою «великую и сказочную страну» — «солоно- да горько-кисло-сладкую, голубую, родниковую, ржаную», населив героями: людьми, животными, сказочными персонажами, очеловечив технику — самолёты, автомобили, микрофоны, пароходы, с их конфликтами, характерами, житейскими подробностями. На первый взгляд, пёстрая, как в калейдоскопе, картинка при внимательном изучении и разборе приобретает целостную и целеустремлённую завершённость.
           В своих песнях он клеймил современных мещан, бюрократов; мы видим людей мужественных, настойчивых, романтичных.
           Бытует мнение, что среди проблем нашей жизни Высоцкий не касался вопросов экологии. Так ли это? Давайте вновь перечитаем его стихи, прослушаем песни.
           Возьмём, к примеру, наиболее всем известный и всеми любимый «военный» цикл. Высоцкому дороги строгие, суровые, истинно мужские судьба, доля, участь.
           Вот песня «Он не вернулся из боя». Только отгремело сражение. Новые потери, утраты, лишения. Герой песни тяжело переживает гибель своего товарища. Для него это потрясение, горе, трагедия. А вокруг всё продолжает идти своим чередом, своим порядком. «То же небо, опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода...»
           Вероятно, это первое утро после боя, в котором погиб друг, любивший природу. Да, да, любивший природу. Несмотря на тяготы воинской службы, в боевых условиях любовавшийся немногими уцелевшими красотами весеннего леса и стремившийся приобщить к этому оставшегося в живых. «Он мне спать не давал, он с восходом вставал». И живой вдруг замечает, он как бы прозревает:

Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.

           То, что раньше он не замечал, что проходило мимо внимания, сейчас, в минуту, когда он осознал величину утраты, сейчас неожиданно открылось. Небо отражается, значит оно безоблачное, весеннее, голубое, голубизну неба отражает свежевыпавшая утренняя роса. Природа очистилась от гари, копоти, грохота, лязга, не слышен «разрывов концерт». Всего две строки, а нам открывается видение мира. У Высоцкого вообще заметна есенинская тяга к голубому, синему, помните:

В синем небе, колокольнями проколотом.

           Или:

Она жила под солнцем, там,
Где синих звёзд — без счёта.

           А ещё:

Я дышал синевой, белый пар выдыхал.

           Но вернёмся к военной теме поэта. Вся она — как бы предупреждение о недопущении повторения войны, возможности ядерного апокалипсиса:

И чернеют угли там, где были джунгли,
Там, где топчут сапоги хлеба...
Не во сне всё это,
Это близко где-то —
Запах тленья, чёрный дым и гарь.

           Высоцкий наполнял свои (не только военные) песни настолько достоверными подробностями, что многие из слушателей думали, что эти песни писал моряк, лётчик, шофёр. Так было и с военными песнями...
           Война — войной, а природа берёт своё. И пусть порой «земля, как горелая каша», «вместо певчих птиц — вороны». Посреди боя, в минуту короткого затишья, а быть может, в пешем переходе воин видит неубранное поле, поле спелого хлеба. Не знаю, сравнивал ли кто, кроме Высоцкого, пшеничное зерно, хлеб, несущие жизнь, с янтарём, тёплым на взгляд и оттого кажущимся живым существом. А у Высоцкого просто, самобытно — «колос — в цвет янтаря».
           У лирического героя военных песен Высоцкого обострённое видение мира. Уроженец деревни знает, что подсолнечник во время цветения поворотом своей шляпки сопровождает ход солнца по небосводу. Он (герой песни) без часов может определить время, но лучше его это делает «ещё несмышлёный, зелёный, но чуткий подсолнух уже повернулся верхушкой своей на восход».
           Зло не вечно. Время, когда «солнце отправилось вспять и едва не зашло на востоке» кончилось, кончилось время, когда вытекали «из колоса зёрна — эти слёзы несжатых полей». Вновь «аукает довоенными лес звуками». Дома ждут победителей «и пеших, и конных, утомлённых, нецелых — любых». Желают им попутных ветров, которые не бьют, не хлещут дождями косыми, а помогают идти домой, поддерживая и подталкивая. Не только люди их заждались, заждалась и сама природа. «Ивы плачут по вас, и без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины», «ветры лижут ладони парням». Не во всех домах дождались:

Кто остался с похоронкой —
Прочитал: «Ваш муж, наш друг...»
Долго будут по вагонам —
Кто без ног, а кто без рук.

           Не во всех домах дожидались. Был «на месте моём неприветливый новый хозяин». Да и возвращались солдаты «по домам по своим да чужим». Но вернее всех ждала земля, затаившаяся на время с её ранами, шрамами, «обнажёнными нервами», ждущая хозяина-хлебопашца. И, видимо, герои В.Высоцкого думают и говорят то же самое, что и герои В.Астафьева из «Пастуха и пастушки». «Неужели такое кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Или люди не достойны называться людьми! Не достойны жить на земле! Не достойны пользоваться её дарами, жрать хлеб, картошку, мясо, рыбу, коптить небо. Одна истина свята на земле — материнство, дающее жизнь, и труд хлебопашца, вскармливающий её».
           Герои песен Высоцкого — представители самых разных профессий, самых разных социальных слоёв — по-сыновьи любят землю, лес, воду, всё живое, всё окружающее.
           Вот шахтёры, терзающие «чрево матушки-земли» для того, чтобы добыть уголь — хлеб промышленности, порой им не хватает времени разобраться в самих себе, в своих поступках. И как напоминание, как наказ звучит всем живущим: «Воронками изрытые поля не позабудь — и оглянись во гневе». Оглянись во гневе... Как часто видишь поля с «балалайками» грехов-огрехов, горы минеральных удобрений под открытым небом, брошенную на полях сельхозтехнику. Всем нам, топчущим землю, нужно просить у неё прощения за наше с ней обращение, как это делают у Высоцкого и шахтёры, и нефтяники, и многие другие. «Благословенная Земля, прости за то, что роемся во чреве». Вспомним, что говорит нефтяник об убийстве земли, воды, как о заранее спланированном вредительстве:

Угар победы, пламя не угробь,
И ритма не глуши, копытный дробот...
Излишки нефти стравливали в Обь,
Пока не проложили нефтепровод.

           И проводя аналогию с Китаем, когда там так были модны «великие скачки», когда для достижения цели порой применялись абсурдные решения, поэт говорит:

Пусть скажут, что сужу я с кондачка,
Но мысль меня такая поразила:
Теория «великого скачка»
В Тюмени подтвержденье получила.

           Для достижения цели не все средства хороши. Поспешай — медленно, руки не должны обгонять голову.
           Тихо и явно завидуют нам всем, идущим по земле и не понимающим этого чуда, шофёры-дальнобойщики из песни «В дальнем рейсе». И они же полны сострадания к земле, вынужденной терпеть засилье машин, денно и нощно мчащихся по ней.

Мы не шагаем по росе.
Все наши оси, тонны все
В дугу сгибают мокрое шоссе.

           Устав в дальнем рейсе, они на конечном пункте глушат моторы — «и плашмя на грунт». Сиденье, служившее и столом, и лежаком, до жути опостылело, стало жёстким. А «земля нам пухом, когда на ней лежим», даже по полдня ремонтируя автомобиль.
           Покинув сушу, отправимся вслед за моряками.

И небо поделилось с океаном синевой,
Две синевы у горизонта скрещено...

           Вновь синее, безмятежное, безбрежное. А дальше: сквозь любовь к морю — тоска по оставленной земле.

Седые гривы, как снег на пиках гор,
А впадины меж ними — словно пропасти.

           Здесь, как говорится, комментарии излишни. Что может быть в природе так же первобытно-чисто, как снег не вершинах гор? Лишь вода «Великого океана» — во времена паруса, когда не было ещё ни мазутных пятен, уничтожающих всё живое на десятки сотен квадратных миль, ни пластиковых мешков, являющихся причиной гибели китов, ни ниагар сточных вод промышленных гигантов.
           В глубинах вод нет того шума, что сейчас нас окружает на суше, давит на барабанные перепонки и днём и ночью, в селе и городе.

Коралловые города...
В них многорыбно, но не шумно —
Нема подводная среда,
И многоцветна, и разумна.

           Обратите внимание на выражение «но не шумно». Окружающая нас природа шумит настолько, насколько это ей нужно, и не более. Помните, что написано по этому поводу у Анатолия Приставкина в его «Селигер Селигеровиче»? «Они (туристы) уничтожили тишину, самое дорогое качество голубого мира... И тут ещё раз мы поняли и оценили лекарственное молчание леса, тихую скромность природы, от которой оживает человек». Голоса природы нам нужны, как и синь неба, зелень листвы, чистота воздуха, прозрачность воды, солнечный круг.
           А о какой чистоте воздуха может идти речь, если в одной из редакций «Песни автозавистника» были такие строки:

Ответьте мне — кто проглядел, кто виноват,
Что я живу в парах бензина и в пыли.

           Статистика подсчитала, что за сутки на дорогах травмируются более ста детей, но никто не подсчитал, сколько живого страдает от загазованности. Автомобиль, как предвидел Мишель Раг, стал самым опасным соперником человечества. От города с его фабрично-заводским смрадом и смогом устают не только автомобилисты, рвущиеся «назад, к моим нетленным пешеходам», но и сами автомобили.

Без запретов и следов,
Об асфальт сжигая шины,
Из кошмара городов
Рвутся за город машины.

           Автомобили, настигающие нас в переулках, дворах, рвутся «на отдых» — на лесные поляны и берега рек. Это их «кровная месть городам». Они в обиде на город. Что же говорить о людях? Они тоже рвутся за город. «В тайгу... бегут...», где «стоят, как усталые боксёры, вековые гренадёры, в два обхвата, три обхвата и поболе». Почему, для чего этот побег? Герой песни даёт ответ:

И я воздух ем, жую, глотаю...

           И как бы в унисон — из другой песни, совсем из другого места и времени:

Здесь такой чистоты из-под снега ручьи —
Не найдёшь, не придумаешь краше.

           Другие идут в горы, в которых проверяется прочность на разрыв человеческих взаимоотношений, где легко проверить, можно ли с тобой потом идти в разведку.
           С каким нескрываемым восторгом, с какой любовью Высоцкий говорит о вершинах, «сверкающих днём изумрудным льдом», о склонах, «облитых голубым сияньем».

Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.

           В горы идёт человек, любящий их свято, чисто, нежно.

Ты идёшь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.

           И горы отвечают взаимностью, приходят ему на помощь в трудные минуты, в затруднительных ситуациях:

...мягчал гранит, и таял лёд,
И туман у ног стелился пухом.
Но они с тебя не сводят глаз,
Будто бы тебе покой обещан,
Предостерегая всякий раз
Камнепадом и оскалом трещин.
Если ты о помощи просил —
Громким эхом отзывались скалы.

           И с какой болью и неохотой лирический герой Высоцкого расстаётся с горами. Он завидует тем, кто остался в горах один на один с природой, с первозданной суровой красотой скал, склонов, вершин, ледников.

В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы — просто некуда деться.

           Возвращаться приходится в город, в его шум, расставаясь с притягательной красотой гор, которые невозможно, однажды увидев, покинуть навсегда.
           Поэт при помощи своей песенной палитры исподволь, по полшажочка, подводит к мысли, что всё окружающее нас, да и мы сами, требует ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО отношения. Должно быть незапятнано, незагажено, девственно-чисто.
           Экология в переводе с греческого — наука о доме.
           Но разве не в нашем дому мы живём? А если он наш, почему мы так незаботливы, так нерадиво к нему относимся, — этот вопрос мы слышим во многих произведениях В.Высоцкого.
           У поэта есть песня, в которой он вопрошает:

Что за дом притих,
Погружён во мрак,
На семи лихих
Продувных ветрах,
Всеми окнами
Обратясь в овраг,
А воротами —
На проезжий тракт?

           В этой песне Владимир Высоцкий переходит к экологии нравственной, к понятию порядком выше. Он говорит о нашем САМОУНИЧТОЖЕНИИ как нации, как народа, как страны.
           Под семью ветрами подразумеваются, по всей видимости, тевеяния, которые были так модны: то супергигант БАМ, то Красноярская ГЭС, то лозунги типа «Экономика должна быть экономной», «Пятилетке качества — рабочую гарантию» и другие. Под воротами, видимо, понимаются все «ворота» — морские, автомобильные, воздушные, железнодорожные, по которым происходит выкачивание серьёзных ресурсов за пределы страны.
           С болью и тоской поэт спрашивает:

Али жить у вас разучилися?

           И с горечью констатирует:

Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь?

           И на вопрос, оставшийся без ответа, звучит — не самооговор, а самоприговор:

Да ещё вином долго тешились,
Разоряли дом, дрались, вешались.

           Куда уж точнее. Разоряем мы свой большой ДОМ. Да, видимо, и будем это делать.
           Сент-Экзюпери в своей «Планете людей» писал: «Мы едва начинаем обживать этот новый дом, мы его даже ещё не достроили».

«Сказка — ложь, да в ней намёк...»

           Владимир Высоцкий в своих сказках показывает массу негативного отношения к природе. Вспомним его песню скоморохов на ярмарке, написанную для кинофильма «Иван-да-Марья».

Здесь река течёт — вся молочная.
Берега на ней — сплошь кисельные.
Мы вобьём во дно сваи прочные,
Запрудим её — дело дельное.

           Да ведь это же наши многочисленные, подчас и не так уж и нужные водохранилища, отнявшие тысячи и тысячи гектаров ценных пойменных земель, проекты-прожекты поворота северных рек. Высоцкий это предвидел:

Запрудили мы реку —
Это плохо ли?
На кисельном берегу
Пляж отгрохали.
Но купаться нам пока
Нету смысла,
Потому — у нас река
Вся прокисла.

           А уже сегодня в зацветшей воде водохранилищ похоронено 165 городов и 2600 сёл.
           Совершим небольшой экскурс в прошлое.
           После Петра I, вырубившего для постройки верфей, шлюзов, кораблей, вспомогательных лодок лес лучшего качества в Воронежском крае, ценные деревья начали вырождаться и превратились в мелкие полукустарниковые породы. Высоцкий в своей «Антисказке» как бы подтверждает этот печально известный факт:

Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след.

           Экологическая безнравственность соседствует с полным разложением личности — эта истина известна давно. И Владимир Высоцкий сочными мазками описывает разрушения, наступившие в стране у излучины моря. Всё разрушено, опошлено, нет ни дуба, ни цепи, произошла девальвация нравственных ценностей у Кота, тридцати трёх богатырей с «ихним» атаманом, Русалки, Лешего и многих других персонажей.
           Поэт приводит нас к картине невесёлого итога.

Ты уймись, уймись, тоска,
У меня в груди!
Это — только присказка,
Сказка — впереди.

           Высоцкий предостерегает, что все опустошения начинаются с нравственной опустошённости, с пустоты души. Всё происходит от ухода в свои раковины, от желания жить с головой под крылом:

Чуть чего, так сразу — вбок.
Он, во-первых, если спит, сыт.
Люди рядом — то да сё, мрут,
А ему плевать, и всё тут.

           И как обвинение всем живущим, спокойно жующим свою повседневную жвачку, спокойно взирающим на нечистоты нашей жизни:

Я б не хотел такой весёлой доли —
Уметь не видеть, сердце отключать.

           Поэт не ограничивается показом пороков, а предлагает вполне действенные меры:

За посев ли, за покос ли
Надо взяться, поспешать.
А прохлопав, сами после
Локти будете кусать.

           Конечно, у каждого свой Высоцкий. Для одного — кумир, выше, лучше которого нет, для другого — «хрипун», потешающий нетрезвую толпу. Для меня — это голос тревожной совести России. Его песни и стихи — своеобразная энциклопедия нашего века.
           Закончить хотелось бы словами Антуана де Сент-Экзюпери: «Быть человеком — это значит чувствовать, что ты за всё в ответе... И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить мир». Владимир Высоцкий этот камень уложил. А мы?

Игорь Степаненко,
учитель биологии.
Ростовская область