Как всякий гений, Владимир Семенович Высоцкий - многолик, глубок и таинствен. Но как “простой” человек, он весьма незатейлив в своем обыденном поведении, а следовательно, в своем психологическом содержании. И эти два обстоятельства дают основания предполагать, что: во-первых, изучая личность В.В., исследователь прикоснется к тому общедуховному, типично-человеческому и “среднерусскому”, но... потаенному, то есть к тому, что характеризует менталитет (духовность) нашего соотечественника; во-вторых, как результат прикосновения к гениальности можно ожидать, что будут обнаружены какие-то особенности таинственной “русской души”, выраженные более рельефно, более обозримо, следовательно, более объяснимо, чем это могло бы быть в случае изучения простого обывателя.
Коротко о том, как можно изучать тех, “кого уж нет”.
Думается, что не вызовет удивления, а тем более сомнения, утверждение о том, что личность человека (по крайней мере ее психологический пласт) можно изучать на основе зафиксированных тем или иным способом продуктов речевой деятельности. Тем более это относимо к проблеме изучения “художников слова”. К настоящему времени разработаны весьма изощренные методы психологического изучения человека на основе анализа аутентичных (принадлежащих автору) текстов. Из всего множества таких подходов здесь целесообразно говорить лишь о тех, которые обращаются к экспликации (объективации) бессознательного в психологической ткани вербального текста. Почему бессознательного? Ответ очевиден: все, что мы говорим (пишем, поём... и даже продумываем), мягко говоря, не соответствует тому, что мы действительно могли бы сказать (написать, спеть, продумать).[1] И только там, где контроль сознания вообще отсутствует (пласт “Оно” в структуре нашего “Я”), мы обнаруживаем себя изначально созданными, то есть такими, какими должны были бы быть, если снять с нас “шелуху” лицедейства этого мира.
Итак: Высоцкий и агрессивность.
Кажется, что ни один российский поэт не произнес столько слов, выражающих силовое соперничество, активную наступательность, преодоление заслонов, неудержимый натиск, прессинг “по всему полю”, борьбу за выживание в этом “не лучшем из миров”. Достаточно упомянуть наименования рубрик стихотворного творчества В.В.: в “дворовых” песнях уже по определению - борьба; в “военных” и “спортивных” песнях ставка - жизнь или здоровье. “Бытовые” песни и “сказки”, пусть и с большой долей иронии, просто напичканы противостоянием героев. Добросовестный литературоведческий и языковой анализ стихотворного творчества В.В. еще ждет своего часа. Меня же интересуют сугубо психологические аспекты проблемы агрессивного соперничества в словесном творчестве В.В.
Здесь уместно дать слово ярчайшему популяризатору и продолжателю классического психоанализа Эриху Фромму: “Многозначность слова “агрессия” вызывает большую неразбериху в литературе. Оно употребляется и по отношению к человеку, который защищается от нападения, и к разбойнику, убивающему свою жертву ради денег, и к садисту, пытающему пленника. Путаница еще более усиливается, поскольку этим понятием пользуются для характеристики сексуального поведения мужской половины человеческого рода, для целеустремленного поведения альпиниста, торговца и даже крестьянина, рьяно трудящегося на своем поле.”[2] Любое претендующее на научность изложение начинается с четкого определения понятий. Я здесь предлагаю понимать слово “агрессия” так, как это понимал Эрих Фромм, который “...употреблял слово “агрессия” в отношении поведения, связанного с самообороной, с ответной реакцией на угрозу, и в конечном счете пришел к понятию доброкачественной агрессии.”[3] Напомню, хотя многим читателям это известно, что корни доброкачественной агрессии уходят в дарвинизм: только борьба за выживание среди животного мира способствовала утверждению той формы жизни, которую мы называем “человеческой”. “Беда” человека не в том, что он изначально агрессивен, а в том, что он этого... стыдится[4], а потому всячески прячет от окружающих, маскирует это неотчуждаемое влечение[5], дарованное ему именно для того, чтобы выжить в постоянной борьбе за существование.
Но агрессивность, как неотчуждаемый атрибут человеческой психики, есть прежде всего биологический феномен. С психологическим аспектом агрессивности дело обстоит намного интереснее. Дело в том, что неудовлетворенное влечение к активной борьбе приводит к... ухудшению эмоционального комфорта, то есть к дискомфорту в настроении, чувствах, переживаниях, эмоциях. Это, кстати, отмечал еще основатель психоанализа Зигмунд Фрейд: “Напрашивается мысль о значимости невозможности найти удовлетворение агрессии во внешнем мире, так как она наталкивается на реальные препятствия. Тогда она, возможно, отступит назад, увеличив силу господствующего внутри саморазрушения. Мы еще увидим, что это происходит действительно так и насколько важен этот вопрос. Не нашедшая выхода агрессия может означать тяжелое повреждение; все выглядит так, как будто нужно разрушить другое и других, чтобы не разрушить самого себя, чтобы оградить себя от стремления к саморазрушению. Поистине печальное открытие для моралиста!”[6] В этом отношении В.В. иллюстрирует классический психоанализ, что я и попытаюсь здесь показать.[7]
Как было отмечено выше, для изучения стихотворного творчества В.В. была использована одна из известных компьютерных программ психологического анализа вербального (словесного) материала - ЛИНГВА-ЭКСПРЕСС. Материалом же анализа служили стихотворные тексты В.В. за двадцатилетний период творчества (1961-1980 гг.), обозначенные в приводимой таблице.[8]
|
Понятно, что вначале необходимо определить понятия, с помощью которых описываются результаты анализа личности.
Ядром традиционно понимаемой (“злокачественной”) агрессивности являются две психические аномалии - психопатия и паранойя.
Психопатия обычно понимается как девиантное (отклоняющееся) поведение, направленное на преодоление социальных норм и требований (а часто - запретов). Следует подчеркнуть, что психопатия - это социально окрашеное поведение. Иными словами, если за агрессивностью стоит биологическое влечение, то за психопатией - антисоциальное. Поэтому психопатии часто приписывают значение “делинквентности” (правонарушения, незаконопослушания, криминогенности). Паранойя - одержимость какой-то одной идеей, превращающей человека в раба этого стремления. Сама по себе паранойя не является агрессивным фактором, но в сочетании с психопатией - это мощный стимул к проявлению насильственных действий.
Присутствие одного из названных качеств, или даже их одновременное присутствие в личностном статусе личности, практически никогда не исчерпывает многоликость агрессии: названные черты всегда “обрамляются” действительно нейтральными свойствами: особенностями мышления, способностью к самоконтролю, склонностью к лицедейству (“игре” социальных ролей). И тогда агрессивность действительно становится весьма многогранной. Так, В.В. “показал” агрессивность в следующих характерных “ипостасях”:
Девиантность, граничащую, но не переходящую в делинквентность;
Правопослушную асоциальность[9];
Раскованность, переходящую в бунтарство;
Дезадаптированность: возможность межличностных, в частности, семейных осложнений;
Параноидность, которая выражена подозрительностью и “памятливостью”;
Маниакальность - целеустремленность к воплощению какой-то одной “сверхценной” идеи. К этому перечню “наступательных” действий нужно добавить два - но создающих определенный психологический фон - фактора, а именно: фрустрацию и акцентуированность личности В.В.
Обнаружено, что агрессивность В.В. имеет черты... неуверенности! Причиной этого служит фрустрация, то есть состояние невозможности удовлетворения какой-либо потребности или мотива.[10] Преодоление этого состояния часто идет по пути агрессивного поведения против факторов (причин, условий, людей), затрудняющих достижение поставленной цели.[11] И не случайно, что именно у В.В. обнаруживается это переживание: здесь фрустрация преодолевается агрессией.
/i>Акцентуированность В.В. проявляется в блокировке (сдерживании, вытеснении) активной психопатии. Это означает, что В.В. не может быть отнесен к фанатичным бунтарям. При всей своей устремленности к “потрясению устоев”, он заметно себя контролирует именно в плане правопослушания, сдерживании себя в переходе границы дозволенного законом. Именно здесь наглядна черта “доброкачественной” (по Э.Фромму) агрессии. Борьба с окружением ведется одновременно на “двух фронтах”: удовлетворение потребности к вообще самосохранению и... попытка сохранения “статус-кво” своей личности именно в данном (пусть и труднотерпимом) обществе.
Повторю: неудовлетворение агрессивного влечения ведет к эмоциональному дискомфорту. Доминирующим переживанием здесь является депрессия, часто отягощенная тревожностью, психастенией и ипохондрией. В обыденных понятиях эти чувства описываются как замкнутость, застенчивость, подавленность, мрачность, угрюмость. Немаловажным признаком является отдаленность от окружения, дистанциированность, ограничение круга общения.[12]
Что же мы видим? Бесспорное подтверждение закона обратной связи между агрессией и дискомфортом!
Действительно, динамика того и другого психического проявления практически синхронизирована.[13] Но исключения все же есть! Это следующие годы (претворенные в стихах, и только поэтому, кстати, они могли быть изучены психологом, лично не имевшим чести быть знакомым с В.В.), являющиеся “аномалией” в жизни героя исследования:
1967 год - сильно выраженное нарушение обнаруженной закономерности обратной связи между агрессией и дискомфортом;
1974 год - достаточно слабо выраженное нарушение этой закономерности;
1975 год - средне выраженное нарушение;
1976 год - сильно выраженное нарушение;
1980 год, последний в жизни В.В., “показал” средне выраженное (но “летальное” по последствиям для отечественной культуры) нарушение обнаруженной закономерности.[14]
Но основное, что должно привлечь внимание, - это очень выразительное (но отсутствующее в психическом укладе нормального, обычного, простого, то есть незатейливого обывателя) сочетание: усиление агрессивности (в том контексте, как эта черта определена выше) сопровождается... уменьшением дискомфорта. Или иначе: чем полнее удовлетворение в агрессивности, тем менее неудовлетворенность в настроении. Правда, необходимо (и не только для психологов) пояснить, что уменьшение дискомфорта не есть увеличение комфорта! Отсутствие дискомфорта не есть комфорт! Эмоциональный дискомфорт совсем не есть инверсия (обращение) комфорта. Эти психические состояния - разного качества.[15] Здесь же достаточно констатировать, что В.В. демонстрирует присутствие дискомфорта в условиях неполностью удовлетворенной агрессии. Именно об этом говорили З.Фрейд и его последователь Э.Фромм. Но если для них это было всего лишь предположение (пусть основанное на отдельных психоаналитических сеансах), то излагаемый результат исследования психологии творчества В.В. говорит о том, что эти предположения становятся... законом психологии творчества.[16]
Но о чем могут говорить исключения из правила, гласящего: чем выше агрессивность, тем ниже дискомфорт? То есть тогда, когда и агрессивность, и дискомфорт имеют одну направленность. Скорее всего, - это “сбой” в социальной ориентации, когда чувство удовлетворености от содеянного агрессивного поступка покидает человека. Он в растерянности. В силу каких причин? Фрустрация? Вряд ли, и именно потому, что для В.В. это переживание всегда (из того, по крайней мере, что исследовано в этой работе) сопровождается агрессивной активностью в поэтическом творчестве. Я думаю (и это только, разумеется, предположение), что в этом случае прав незабвенный Э.Фромм: “А причиной такого мрачного поворота мыслей скорее всего является состояние неумолимого и невыносимого одиночества, вызванного нарциссизмом[17]: раз уж для нарцисса не существует теплых, радостных отношений с матерью[18], то по крайней мере одна возможность к сближению с ней, один путь ему не заказан - это путь к единению в смерти.”[19]
Подведем некоторые итоги.
Обнаружило ли изучение поэтического творчества В.В. что-то общедуховное, типичное? Бесспорно, да! Здесь речь должна идти об эмпирически (опытно) установленном законе, который мог бы быть назван законом “агрессивности-дискомфорта”.
Обнаружило ли изучение поэтического творчества В.В. что-то специфически русское? Также бесспорно, да! “Рафинированность” связи между агрессией и эмоциональной неудовлетворенностью показывает, что прав народ, когда возвеличивает до героев... бунтарей.
Остались, правда, неосвещенными несколько вопросов, лаконично сформулированные Н.Тинбергеном в один, но “страшный”: “Человек уникален тем, что он составляет вид массовых убийц; это единственое существо, которое не годится для своего собственного общества. Почему же это так?”[20]
Я уверен, что глубокое и тщательное изучение психологического облика Владимира Высоцкого приведет нас хотя бы к порогу ответа на этот вопрос, потому что гении “обречены” отвечать на фундаментальные вопросы бытия.
Примечания:
|
[1]
Надо чаще вспоминать гениальное утверждение Федора Тютчева о том, что “мысль изреченная есть ложь”.
[2]
Эрих Фромм. Анатомия человеческой деструктивности. - М.: Республика, 1994, с. 17.
[4]
Стыд порожден явным противоречием: с одной стороны - осознанием принадлежности человека к животному миру, с другой - нравственным императивом человеческой культуры. Стоит напомнить, что даже “альтруизм”, “филантропия”, то есть якобы бескорыстное человеколюбие - это та же агрессия, но направленная не вовне, а внутрь личности.
[5]
Есть предположение о том, что вся любовная стихотворная лирика есть рационализация вытесненного садизма.
[6]
З.Фрейд. Введение в психоанализ. Лекции. - М.: Наука, 1991, с. 365.
[7]
Правда, рамки статьи не позволяют изложить многие вопросы, в частности, отношение саморазрушения к самосохранению в психическом укладе В.В. Но и то, что будет изложено - хрестоматийная классика психоанализа, подтверждающая закон обратной связи между агрессией и эмоциональным дискомфортом.
[8]
Владимир Высоцкий. Поэзия и проза. - М.: Книжная палата, 1989.
[9]
Здесь: переход за границу общепризнанных этических норм, но в рамках правового поля данного общества.
[10]
Психологи, как правило, не говорят о качестве (содержании) потребности или мотива без специального изучения этого вопроса.
[11]
В психологии личности есть даже гипотеза “агрессии-фрустрации”.
[12]
Я хочу еще раз сказать о том, что биографические, фактографические данные жизни В.В. не являются целью психологического исследования. Для того, чтобы совместить результаты психологического изучения с фактами жизни В.В., необходимо участие биографа-историка, что, видимо, является делом будущего.
[13]
Коэффициент корреляции гораздо выше значимого уровня для 95% значимости результата.
[14]
Здесь отмечу, что соотнесение дат жизни с биографическими фактами - не дело психолога, но историка. Было бы, наверное, целесообразно сделать совместную работу этими специалистами.
[15]
Но говорить здесь об этих различиях просто нет возможности.
[16]
Здесь уместно говорить именно о психологии творческой личности, так как изучается агрессивность в вербальном продукте, но отнюдь не в криминально-активном плане.
[17]
Обычное значение психоаналитического понятия “нарциссизм”- “себялюбие”.
[18]
Здесь Э.Фромма необходимо понимать достаточно широко: Мать - это Происхождение, Этнос, Родина, Отчизна.
[19]
Эрих Фромм. Указ. соч., с.313.
[20]
Цит. по Э.Фромм, указ. соч., с. 35.
|
