25 января исполняется 55 лет со дня рождения поэта, певца, актера, композитора Владимира Высоцкого.
Мне хотелось бы поделиться с читателями «Молодежной газеты» своими воспоминаниями о встрече с В. Высоцким в 1971 году. Я тогда был слушателем 3 курса Военно-инженерной академии им. Куйбышева в Москве.
Слушатели академии обратились с просьбой к командованию, чтобы организовать концерт с участием В. Высоцкого. В то время поэт был не в чести, и поэтому командование академии отказало в выступлении. Тогда местный комитет профсоюза академии решил по своей линии организовать концерт В. Высоцкого. И вот в клубе появилась афиша, гласящая, что накануне праздника Дня Победы, 7 мая, в 17 часов состоится концерт с участием Высоцкого.
Мне выпала, как говорится, честь встретить певца у проходной и проводить до клуба. Они приехали на легковом автомобиле трое – он и с ним молодая женщина и парень с красивой бородой. Возможно, это были артисты театра на Таганке, я тогда их не знал. Это уже потом стали известны имена многих актеров с Таганки. Высоцкий был в хорошем настроении, что-то оживленно говорил своим спутникам, и все смеялись. В пять часов вечера зал клуба был переполнен. Слушатели, преподаватели и служащие стояли даже в проходах. На концерт прибыли представители командования, запретившие концерт, и заняли почетный первый ряд.
И вот в зале погас свет, открылся занавес и на сцену вышел Высоцкий с гитарой. Одет он был в черный свитер и джинсовые брюки. Он обратился в зал с просьбой закрыть двери, чтобы была полная тишина, и начал концерт. Он сказал, что для многих родов войск он создал песни, но, к сожалению, инженерные войска еще «не охватил» и пообещал, что в скором времени «охватит песней» и эти войска. «Меня часто спрашивают, – говорил он, – женщины – сколько раз я был женат, а мужчины – на каком фронте я воевал и сколько раз сидел в тюрьме. Я всегда отвечаю, что воевать я не мог, так как к началу войны мне было 3 года». Вначале исполнялись военные песни: «Мы вращаем землю», «Черные бушлаты», «Он не вернулся из боя» и другие, а затем шуточные: «Песенка прыгуна в длину», «Марафон», «Милицейский протокол» и целый ряд других песен. Как единый миг пролетело время концерта.
Выступление длилось ровно час без перерыва. По окончании концерта зал стоя аплодировал артисту, выражая ему свою любовь и признательность. После выступления его окружили любители его творчества и задавали различные вопросы. Я тоже .подошел к нему и попросил автограф. Он достал праздничную открытку с Днем Победы и написал красными чернилами «С Победой!» и расписался. Как дорогую вещь храню я этот сувенир[1]. Затем они оделись (на нем был болоньевый плащ), и мы пошли к проходной. Солдат-контролер на проходной обратился с просьбой к нему дать автограф. Он немного подумал и на бланке рядового пропуска что-то написал. Затем они сели в машину и уехали.
Это выступление запомнилось мне надолго, хотя прошло уже много времени, но кажется, что это было вчера. До сих пор я увлекаюсь творчеством В. Высоцкого. Собираю о нем литературу, музыкальные записи, экслибрисы. Художник из Санкт-Петербурга Н. Стрижак изготовил для моей библиотеки книжный знак на тему песни Высоцкого «Охота на волков». Говорят, это была одна из любимых песен его матери.
|
Встреча в редакции с капитаном дальнего плавания производственного объединения «Черноморнефтегаз» Н. И. Свитенко произошла по поводу, далекому от литературы и поэзии. Говорили о делах производственных. Но день это был особый – 55-летие со дня рождения Владимира Высоцкого, и монотонность выступлений и политических заявлений, которыми с утра до вечера забит наш эфир и транслировал репродуктор, прерывалась его наиактуальнейшими (а сегодня – как никогда) песнями.
И неожиданно для меня Николай Иванович, услышав «Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками, становясь капитанами, храните матроса в себе», сказал:
– Эту песню я не раз слышал от Владимира Семеновича.
Удалось уговорить Николая Ивановича, и вот что он рассказал.
– Летом 1971 года пассажирский теплоход «Феликс Дзержинский», на котором я был капитаном, выполнял программу круизных рейсов с советскими и иностранными туристами.
В один из приходов во Владивосток судну была предоставлена редкая возможность в разгар летнего сезона простоять в родном порту трое суток для пополнения запасов топлива, продовольствия, снабжения и подготовки к очередному круизу. Было это в конце июня.
В день прихода, по окончании портовых формальностей, я сидел в своей каюте и занимался текущими делами. Позвонили из пароходства:
– Николай Иванович, по плану культурно-массовой работы мы направляем вам артиста, организуйте встречу с экипажем.
Какого артиста, не сказали.
Часов в 16 в дверь моей каюты постучали, и в каюту вошел мой приятель, электромеханик с китобойной базы «Владивосток», а с ним Владимир Высоцкий.
Его я узнал сразу, хотя до этого мы не встречалась. Невысокий, чуть коренастый, в джинсах и в светлой спортивной куртке, из-под которой проглядывал черный свитер, он был прост и скромен внешне. Так же прост и скромен он был в общении.
– Здравствуй, Коля!
– Здравствуй, Володя!
Так состоялась наша первая встреча.
Произошла она не случайно. В то время я, как и многие, увлекался Высоцким, играл на гитаре, пел его песни.
Мой приятель, электромеханик с китобойной базы, будучи в отпуске в Москве, познaкомился с Высоцким и предложил ему съездить во Владивосток, встретиться с моряками. Сказал, что его там знают и любят и будут рады такой встрече. В подтверждение этого он дал Володе послушать пленку с моими записями его песен.
Поэтому в пароходстве, куда по приезде зашел Высоцкий, выбор пал на пассажирский теплоход «Феликс Дзержинский». Володя сказал, что он знает капитана этого судна и хотел бы выступить там. Так что заочно мы были уже знакомы.
Он много рассказывал о Театре на Таганке, отвечал на вопросы, говорил о своей работе в кино и пел, пел, стараясь удовлетворить нескончаемый поток заявок от моряков. Это был настоящий творческий праздник для всех почитателей его таланта, которым посчастливилось попасть на эту встречу.
Долго не хотели расставаться моряки с любимым певцом и отпустили его, лишь когда я вступился и сказал, что ему еще надо вечером выступать в Доме культуры моряков, а он уже хрипит.
В ДКМ Высоцкий дал два сольных концерта. Как всегда, без афиши. Было скромное объявление, написанное от руки, о творческом вечере Владимира Высоцкого. Но прежде чем разрешить эти два концерта, ему изрядно помотали нервы. В многочисленных инстанциях, от которых зависело его выступление, долго согласовывали и утрясали вопрос, можно ли вообще ему выступать – ведь он приехал неофициально.
В конце концов, проверив его программу и не найдя в ней криминала, разрешили ему сделать два выступления, при условии, что весь кассовый сбор пойдет в фонд мира. Володя сам предложил это условие, когда возникла проблема, какой процент от выручки дать ему и давать ли вообще.
Вся эта перестраховочная возня была ему крайне неприятна и сильно огорчала его.
В старом доме на Пушкинской улице, где в то время помещался Дом культуры моряков, состоялись эти два концерта. Успех был ошеломляющим. Переполненный зал не смог вместить всех желающих. Многие пришли с магнитофонами, чтобы записать голос Высоцкого с натуры, а не с десятки раз переписанной кассеты.
Все трое суток, пока теплоход «Феликс Дзержинский» стоял в порту, Володя жил у меня на судне. Было много приятных минут общения с этим удивительно интересным человеком. Прямой, ироничный, иногда резкий, он всегда мог четко и ясно сформулировать свою мысль. С ним было интересно.
О Театре на Таганке он рассказывал вдохновенно. На судьбу свою не жаловался, хотя жизнь его была далеко не безоблачной. Знаю, что ему так и не пришлось выступить с афишей в программном концерте, а он этого очень хотел. Не пришлось ему увидеть изданным и сборник своих стихов.
На судне ему понравилось. Покидая теплоход «Феликс Дзержинский», Володя поблагодарил меня и экипаж за гостеприимство и высказал мысль:
– Eсли бы у меня была возможность, я бы с удовольствием сходил с вами в рейс. Мне бы здесь хорошо писалось.
|
Много уже сказано и написано о Владимире Высоцком. И все же каждая новая публикация о нем встречается с интересом, раскрывая какие-то новые факты его биографии или его творчества. Сегодня мы предлагаем беседу В. Попова с Эдуардом Чарелли, преподавателем Уральской консерватории имени Мусоргского.
В. П.: Эдуард Михайлович, я пришел побеседовать с вами о Владимире Высоцком, поскольку знаю, что вы с ним общались, что ваши пути пересекались не раз. Но прежде немного расскажите о себе, чтоб люди знали, с кем имею честь беседовать.
Э. Ч.: В прошлом я медик и логопед, преподаватель фонопедии, то есть преподаватель по исправлению дефектов голоса. Специалисты эти работают в поликлиниках при враче-фониатре. Они исправляют дефекты голоса не профессионального, а бытового: учителей, экскурсоводов и прочих. Вот оттуда я вышел на сценическую речь. И сегодня работаю в Уральской консерватории — занимаюсь со студентами вокального факультета. А в 1960-е годы работал педагогом по сценической речи в Свердловском театре драмы, в театре музыкальной комедии, в консеватории. Имел большой опыт работы с актерами, не только со студентами.
В. П.: Вы, я знаю, написали несколько книг...
Э. Ч.: Да, это учебники — семь книг, некоторые в соавторстве. Последняя книга у нас вышла в соавторстве с московским профессором И. П. Козляниновой «Тайны нашего голоса». До этого издательство Уральского университета выпустило мою книгу — «Учитесь говорить». Сейчас готовлю большое методическое пособие — «Речь, голос и здоровье» — для актеров, лекторов, учителей, дикторов, юристов, общественных деятелей и т. д. Но лучше всего понимают наши книги актеры, которые когда-то занимались постановкой голоса. Но – ближе к теме?
В 1967 году Всесоюзным театральным обществом — ВТО (ныне это СТД — Союз театральных деятелей) я был приглашен в Москву на семинар по сценической речи, где должен был прочесть доклад и провести семинарские занятия на тему «Воспитание речевого голоса драматического актера». После семинара в ВТО появился директор Театра на Таганке Николай Лукьянович Дупак, который попросил выделить кого-то из педагогов для занятий с его актерами. Зав. кафедрой сценической речи ГИТИСа Ирина Петровна Козлянинова, наш профессор, направила меня на Таганку. Там была группа актеров — Смехов, Колокольников, Шацкая, Золотухин, Высоцкий и другие. О голосе Высоцкого вы знаете, о недостатках его — тоже. Голос у него был с хрипотцой всегда. Но как-то эта хрипота ему не мешала. Но очень мешала ему в то время какая-то профессиональная немобильность: он не мог доиграть спектакль, останавливался несколько раз во время спектакля, кашлял, голос терял присущий ему тембр. То есть артист не выдерживал профессиональную нагрузку.
В. П.: Садился голос?
Э. Ч.: Да, голос садился абсолютно; спектакль он выдержать не мог. И он стал заниматься у меня в группе.
В. П.: Это были групповые или индивидуальные занятия?
Э. Ч.: Индивидуальные. Была группа из семи актеров. Так сказать, группа хороших, но «отстающих» актеров — по моей профессии. Надо сказать, что дикция, произношение у Высоцкого всегда были отличные, у него не было говорка, что часто бывает у актеров. Но была вот эта самая хрипота в голосе. Наш метод воспитания голоса — это метод косвенных воздействий, мы никогда не говорим актеру: «делай то и это», а даем специальные упражнения — физические и психологические. Нашими уроками Высоцкий очень загорелся и занимался лучше всех. Работать с ним было очень интересно. Он человек с юмором. Если даешь ему какое-то контрольное упражнение, скажем: би-бэ-ба, абба-ба-ба-ба. Это надо прочесть, чтоб услышать после упражнения, как изменяется голос. Он всегда из этого делал маленький спектакль, мы всегда хохотали — и я, и ассистентка. Но дело в том, что уроки наши довольно трудоемки. Процесс постановки голоса, особенно для актера, голосовая стихия которого усложнилась, — это довольно трудный предмет, и овладеть им очень непросто.
В. П.: Но ведь Высоцкий в то время уже окончил высшее театральное учебное заведение — Школу при МХАТе, ведь у них там наверняка был предмет «постановка речевого голоса»...
Э. Ч.: Совершенно верно. У них он этот предмет прошел. Причем Дупак меня предупредил: «Имейте в виду, все актеры, которые к вам попали, перезанимались у всех лучших педагогов Москвы». Но это ведь еще ничего не значит: заниматься у лучшего педагога. У нас еще очень важно уметь заставить артиста работать над этим целеустремленно, уметь учиться. У Высоцкого был плюс — он умел прекрасно тут же оценить: помогает ему это или не помогает. Начиная свои занятия, мы сразу договорились так: если после первых уроков не стало легче в смысле голоса, он может больше не ходить на наши уроки. Я занимался в первый приезд 10 дней, во второй приезд 10 дней, и в третий раз — столько же. Три раза в течение трех лет. И всегда Высоцкий все 10 дней посещал наши занятия и все хорошо выполнял.
Потом Высоцкий присылал мне несколько раз приветы. Он в гримуборной всегда делал наши упражнения, перед спектаклем и перед каждым своим концертом. Они довольно просты физиологически. На постановку дыхания, допустим, на хорошо раскрытую глотку, на резонирование грудное и головное... То есть все то, что дает актеру возможность долго, непринужденно говорить. Неважно, как по тембру, но важно не терять выносливости голосовой. Если бы мы продолжали заниматься, мы бы ему стали прививать грудное резонирование, но без его хрипоты. Но Высоцкий-то считал, что хрипота — это его индивидуальность. А это далеко не индивидуальность. Это определенные зажимы на пути голосообразующих органов.
В. П.: Сегодняшние исследователи творчества Высоцкого говорят, что хрип Высоцкого в его песнях, особенно в проблемных, это вполне намеренная краска. Потому что проблемные песни Высоцкого петь благополучным голосом, скажем, Кобзона, — нельзя. Извините, это будет уже не Высоцкий, это будет даже другое содержание, по-моему.
Э. Ч.: Нет. Высоцкий всегда бы остался Высоцким. А усиленная хрипота ведет к профессиональной непригодности, к заболеваниям голоса. Между прочим, Высоцкий никогда не был у врача-фониатра. Никогда не показывался, не хотел показываться. Определенно, там мог быть и отек голосовых складок, другие заболевания.
Когда Володя учился в Школе-студии МХАТа, все педагоги там были женщины. А ход, прикрытие мужского голоса, ход в верхний регистр и его развитие, тональность, интонационность мужчина мужчине лучше покажет, чем женщина... Вы знаете, выдержать его нагрузку — многочисленные концерты, спектакли — надо было иметь железное горло. А для этого обязательно нужно заниматься таким предметом, как постановка, формирование голоса. Как угодно назовите. Но это необходимая профилактика заболеваний голосового аппарата.
В. П.: Эдуард Михайлович, вы видели Высоцкого в каких-то спектаклях?
Э. Ч.: Во всех спектаклях, которые тогда шли на Таганке. У нас были постоянные места, мы приходили и смотрели...
В. П.: Эдуард Михайлович, вы видели Высоцкого в спектаклях в самом начале ваших с ним занятий, во второй год и на третий год. Вы отмечали какие-то результаты?
Э. Ч.: После моих с ним занятий — не скажу, что он стал намного лучше, но он перестал болеть и стал выдерживать нагрузку. У него появился более чистый верхний регистр. Это он сам определял: «Сейчас я не боюсь выходить на сцену. А раньше меня не хватало на три акта». Терять голос — удел очень эмоциональных артистов. В отличие от вокалистов у нас ведь нет нотных знаков, мы не можем распеваться. Это делает речевую постановку голоса сложнее вокальной. У нас упражнения без сопровождения музыкального инструмента. Понимаете? И важно, что Высоцкий занимался и понял, что этим НУЖНО заниматься. В дальнейшем он и книжки стал читать специальные. Раньше он не знал, что такие книжки есть — по постановке речевого голоса. А вокал — это немножко не то. Согласитесь: он ведь пел свои эстрадные песни эстрадным звуком, а не классическим вокальным. А эстрадный звук ближе к речевому. И наоборот: наш речевой звук, конечно же, ближе к эстрадному. Он прямой. Поэтому, возможно, вокальный педагог Школы МХАТ не сумела его научить, потому что она вокалист классичеcкий, а не эстрадный.
В. П.: Люди, которые видели Высоцкого в концертах, говорили, что страшно было смотреть на его напряженную шею, на его надувшиеся, набухшие вены...
Э. Ч.: Невозможно было смотреть. Я с этим боролся и всегда требовал, чтоб напряжение было перенесено: на низ живота, на поясницу, на ноги, но не на шею. И давал специальные упражнения. Мне Высоцкий говорил: «Все бы хорошо, но у меня камень в горле». Жилы были такие на шее: страшно смотреть, разорвется сейчас! Это вредно и неэстетично. А мы переносим мышечный зажим. Пожалуйста, нажимай ногу, нажимай пуп, нажимай что угодно. Но оставь в покое горло. Мы сначала снимаем напряжение с гортани, переносим его с горла, а потом совсем убираем. Конечно, если бы он имел возможность заниматься по нашей методике, как занимались свердловские актеры, успехи были бы еще заметнее. Факт, что он хорошо занимался, он любил это дело и понимал, что это ему нужно. Мне даже рассказали, что на какой-то из съемок они были вместе с Мариной Влади, и она охрипла. Он говорит: «Я могу тебе помочь». И тут же показал ей несколько наших упражнений. У нас есть упражнения с высунутым языком, мычание, различные повороты головы, наклоны, открывание зева перед зеркалом. Он ей начал все это показывать...
В. П.: Вы в консерватории работаете с вокалистами. Конечно, вам приходится слушать, как они поют — фальшиво или нет. Но я хочу сказать о Высоцком. Ведь все мы слушаем массу его записей. Это НЕ СТУДИЙНЫЕ записи, где есть возможность перепеть, переделать, смонтировать исполненное. Но не помню ни одной записи, где бы Высоцкий спел фальшиво.
Э. Ч.: Он от природы был человек, конечно, очень музыкальный. Но не забывайте, что он — бард. Ему тянуть звук не нужно. Значит, у него меньше тенденций к фальши, чем у профессионального певца, который тянет звук, ноту. И потом, вы знаете, у него было какое-то чутье на ЕГО музыку, на ЕГО интонацию. А человек, у которого есть чутье, никогда не будет петь фальшиво. А петь драматическому актеру очень трудно. Мне заниматься с ним было очень хорошо. Хотя все остальные педагоги говорили: «С Высоцким заниматься? Ни за что! У него плохой характер». Видимо, он высказывал свое отношение к их занятиям.
В. П.: Эдуард Михайлович, значит, вы можете своей методой лишить актера хрипоты и можете, наоборот, научить его хрипеть?
Э. Ч.: Если необходимо, — сделать ему хрипоту и сипоту. Как-то вызывают меня в киностудию и говорят: «Вы можете сделать, чтоб вот эти два актера говорили хрипло?». Пожалуйста: «охрипить» актера — моя профессия!
В. П.: Интересно! В «Оптимистической трагедии» есть Сиплый, сифилитик...
Э. Ч.: Да, для характерности голоса у нас тоже есть специальные упражнения. Нужен характерный голос: гнусавый, например, картавый, шепелявый — пожалуйста. Актер не может этого сделать сам — он быстро устает. Мы показываем ему какие-то приемы, после которых, в данный момент, он может играть — безболезненно для голосового аппарата! — хриплого, сиплого и так далее. Ну это уже не имеет отношения к беседе о Высоцком. Это о методике преподавания речевой постановки голоса.
|
