Юрий СУШКО

«МОЙ ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК В КОСТЮМЕ СЕРОМ…»

           Эти заметки вполне могут служить логическим продолжением предыдущих моих заметок «Ах, сколько ж я не пел…», опубликованных в журнале «Вагант» в 1999-2000 годах, позже вышедших отдельной книжкой.
           Тема внутреннего и внешнего сопротивления складывающимся обстоятельствам, сформировавшаяся впоследствии в проблему «Высоцкий, которого мы потеряли», конечно, имеет конкретные адреса и имена. Издатели “Ваганта” деликатно и справедливо попеняли мне на отсутствие ссылок на первоисточники. В данной работе, по мере возможности, постараюсь эту оплошность устранить.
           Говорят, от любви до ненависти один шаг. Вряд ли можно согласиться со столь категоричным определением дистанции. В нее укладывается еще такое великое множество эмоциональных оттенков, что одно их перечисление займет, как минимум, целую журнальную страницу. Чего не было в отношении к Владимиру Высоцкому, так это безразличия и равнодушия.
           В данном случае речь пойдет о чувствах не рядовых читателей, слушателей и зрителей, а о номенклатурных, способных, в зависимости от ситуации, либо помочь мастеру, либо – навредить. Александр Галич завещал: «Мы поименно вспомним всех, кто поднял руку!..» Но не крови хочется – «справедливости – и только».
           Произнося поминальный тост на девяти днях в квартире на Малой Грузинской, отец поэта Семен Владимирович Высоцкий произнес сакраментальную фразу: «Были у него разные друзья – хорошие и средние, и, как мне кажется, плохие.… Мне кажется, что у него врагов не было…».
           Спустя несколько лет ему заочно возразила Марина Влади: «Его, человека легкоранимого, со сложной внутренней жизнью, постоянно оскорбляли, унижали, мешали работать, отказывали во всем и в итоге буквально затюкали. Ему не давали ролей, о которых он мечтал. Фильмы с его участием клали на долгие годы на «полку». Запрещали спектакли, где он играл…» [1].
           Аналогичного мнения придерживается и Вадим Туманов: «С концертами бывало так: все билеты проданы и люди пришли, а какой-то дурак все отменяет. Вовка расстраивался, конечно…. Говорил так: «Вы можете как угодно объяснять, но что я не приехал или пьяный!.. Выйду и скажу людям сам…». Я считаю, что официальное непризнание укоротило ему жизнь… И вот так работаешь, работаешь, а потом р-раз - ему говорят: переделай! Сколько раз так бывало! Отменяли, срывали выступления - этого тоже было сколько угодно.… Это его страшно бесило, у него бывали недели подавленного настроения, он очень переживал…» [2].
           Николай Тамразов, весьма плотно работавший с Высоцким в последние годы в качестве администратора и конферансье, в беседе с автором данных заметок в Запорожье в 1981 году, в сердцах как-то махнул рукой и горько бросил: «Да что там, если Вовку ломали так, куда уж нам!..»3 [3]
           Да и сам Высоцкий мужественно признавался: «Я перед сильным лебезил, пред злобным – гнулся. И сам себе я мерзок был…». А еще ранее он задавался вопросом: «Сколько лет ходу нет - в чем секрет?..» И сам же отвечал: «Видно, сколько шагов, столько бед. Вот узнаю, в чем дело, - покаюсь».

* * *

           Поименно – так поименно.
           Павел Леонидов в своих воспоминаниях «Высоцкий и другие» (которым, впрочем, я не берусь стопроцентно доверять), утверждал, что председатель Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР А.Романов запретил снимать Высоцкого в ролях отрицательных героев, ибо, по его мнению, дескать, актер с таким активным обаянием может вызвать симпатию у зрителей. А это было бы нежелательно” [4] Как рассказывал сам Высоцкий, этот носитель царской фамилии – товарищ Романов — очень любил повторять: «Мы не можем воспитывать нашу молодежь на песнях Высоцкого…».
           Горестный летописец «страшных лет России» Леонидов приводит и откровение еще одного тогдашнего кинематографического босса СССР Юрия Егорова о Высоцком: «Личность яркая, но опасная. Мне его не раз в кинофильмы толкали, но я осторожничаю» (там же).
           Впрочем, этому противоречат «показания» кинорежиссера Бориса Рыцарева, который, утверждал, что Высоцкий, поначалу согласившийся сыграть Соловья-разбойника в фильме «Иван-да-Марья» в 1974, позже отказался: «Володя сказал, что он выбрал для себя такую линию: играть только положительных героев. Причем сообщил это не впрямую, а рассказал о своих сложных отношениях с Фурцевой». Якобы последння запретила снимать Высоцкого в ролях положительных героев. [5]
           В свое время к «кинокарьере» будущего посмертного лауреата Госпремии Союза приложил руку и народный артист СССР Всеволод Санаев на заседании худсовета, утверждавшего актеров на главные роли в фильме Геннадия Полоки «Один из нас». Режиссер вспоминал: «Впереди с каменным лицом, с лицом Сиплого, сидит Санаев. Все ассистенты, пришедшие актеры хохочут, как будто смотрят картину, а не пробы. Сидит режиссер Мотыль, Кулиш – все за животы держатся. А эти люди встают, как будто они только что кого-то похоронили, достойно, как на поминках, идут, прилично так…. Я не хочу называть некоторых других фамилий участников этого судилища, сейчас они в этом раскаиваются…” [6].
           Ну, тогда я назову. По некоторым данным, заместитель председателя КГБ СССР Филипп Денисович Бобков, курировавший идеологическое направление в своем ведомстве, пообещал башку оторвать Романову и Баскакову, ежели они утвердят Высоцкого на роль Бирюкова в вышеназванном фильме (там же).
           Кстати, о Владимире Евтихиановиче Баскакове. Он в свое время был первым заместителем председателя Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР. И внешне играл роль лучшего друга, — рассказывал Геннадий Полока на встрече со зрителями, имея в виду Владимира Высоцкого. «А потом они звонили и говорили: «Ни в коем случае!» А когда я снял пробу Володи... то он сказал, что поедет отдохнуть с Мариной на две недели на пароходе из Сочи до Одессы и обратно. Капитан теплохода «Грузия» его очень любил. И он там встретил Баскакова, который тоже хотел попасть, но мест не было, ему сказали: «Мало ли какие там зампредседатели!». А Володя его устроил, принял у себя в каюте, пел. А потом позвонил мне и сказал: «Это – хороший человек! Это все вранье. Он мне сказал, что все будет в порядке. Он сказал, что обожает мои песни». А я уже получил сигнал от главного редактора Госкино: «Запрещаю!» – от Сытина. Он запретил его снимать по доносу товарища Санаева: «Мы этого подзаборного певца будем снимать в роли Героя Советского Союза?! Да вы что – с ума сошли?!” [7]
           Поистине черным человеком для всей «Таганки», а не только для актера Высоцкого, был Михаил Семенович Шкодин, начальник Главного управления культуры Мосгорисполкома, лично руководивший демонтажем декораций предпремьерного спектакля «Павшие и живые», мордовавшего своими придирками каждую новую постановку Любимова (даже «А зори здесь тихие...» обвинялись в пацифизме). Главреж Таганки, выслушав претензии главка по поводу мемориального спектакля «Владимир Высоцкий», заявил: «Они бы и от Пушкина оставили маленький томик, а Гоголя вообще запретили бы». [8]
           И все это длилось до самого последнего, смертного часа. Спутница Владимира Семеновича последних дней вспоминает, ”когда главный редактор объединения «Экран» (А.Грошев. – Ю.С.) сказал: «Как?! Высоцкий снимает фильм?! Кто это придумал? Нет и все!». И это так подкосило Володю. И он запил”. (Речь шла о несостоявшемся «Зеленом фургоне». — Ю.С.).
           В некоторых мемуарах встречаются ссылки на заседание художественного совета фирмы «Мелодия» конца 60-х годов, на котором мэтр советской песни поэт Евгений Долматовский («Комсомольцы-добровольцы» и др.) якобы заявил: «Любовь к Высоцкому – это неприятие Советской власти. Нельзя заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто страшное. И его мини-пластинка – бомба, подложенная под нас с вами. И если мы не станем минерами, через 20 лет наши песни окажутся на помойке. И не только песни». Если Долматовский действительно так сказал, то он заслуживает большого уважения как пророк. Кстати, как утверждают, мнение своего коллеги по песенному цеху поддержал и Лев Ошанин.
           По существу, Леонидов прав. Но в датах и месте произнесения речей, на мой взгляд, ошибается. Если мне не изменяет память, обвинения в адрес ВВ прозвучали на съезде композиторов. А дата должна быть также иной - миньон вышел в 1968 году. И Дмитрий Кабалевский, выступая на этом форуме, обложил, по выражению Золотухина, песню Высоцкого «Друг» и радио, при помощи которого она получила распространение.
           По свидетельству Павла Леонидова, особую «слабость» и к Высоцкому, и к Театру на Таганке питал некто Василий Федосеевич Кухарский, тогдашний заместитель министра культуры СССР — «ярый враг любого творчества, успевавший всюду: от Шостаковича до эстрады. Он просто люто ненавидел Высоцкого на людях, но Стасик, его приемный сын, ненавидящий отчима, внук Микояна, руководитель ВИА («Стасик» — Стас Намин, ныне процветающий импрессарио. — Ю.С.), говорил мне, что дома отчим слушает не серьезную музыку, за которую ратует на службе, а Высоцкого». [9]
           Столь же страстным коллекционером записей песен Владимира Высоцкого и его тайным поклонником был министр культуры РСФСР Юрий Мелентьев, в то же время пальцем не шевельнувший, чтобы хоть как-то помочь любимому певцу.
           Об анекдотичном (на сегодня) факте поведал популярнейший в 60-70-е годы эстрадный певец Эдуард Хиль. Композитор Вениамин Баснер написал три песни на стихи Высоцкого. С ними Хиль приехал в столицу на худсовет на утверждение концертной программы. В составе худсовета — Пахмутова, Флярковский, Хренников.…Мэтры говорят: «Эта песня не пойдет. В ней слова Высоцкого!»
           — Так это не тот Высоцкий, — нашелся Хиль. — Это Василий, наш малоизвестный ленинградский поэт.
           И песню пропустили на «ура». [10]
           Потом даже вышла пластинка с песней «Вы меня возьмите в море, моряки» на фирме «Мелодия» с указанием авторов — сл.В.Высоцкого, муз. В.Баснера (исключительно инициалами обошлись, дабы не гневить начальство и себя лишний раз не подставлять). Даже в сборнике «Поет Эдуард Хиль»,выпущенном в ленинградском издательстве «Музыка» в 1976 году появился текст песни «Когда я спотыкаюсь на стихах…».
           Как вспоминает жена Марка Бернеса, в середине 60-х «как-то позвонил Володя Высоцкий, пришел и пел два часа свои песни, предложил их Марку Наумовичу. Одну – «На братских могилах не ставят крестов» он впоследствии спел». [11]

* * *

           Высоцкий же, много лет позже, так говорил своим слушателям: «Есть люди, которые не любят моих песен. Бог с ними! Как говорится, «на вкус и цвет…». А есть просто люди туповатые».

Литература и источники: