Юрий Тырин

Вокруг «Притчи...»
Высоцкого

(Окончание. Начало см.:
Вагант-Москва, 2002, № 1-3)

           Теперь проследим, как создавалась последняя рукопись песни.
           Я назвал ее сводкой только потому, что она оказалась очередным этапом, в котором внесены новые изменения перед записью фонограммы. Писался же текст на бумагу точно в качестве беловика: об этом свидетельствует «есенинский» почерк (без соединительных линий между буквами), на который Высоцкий переходил в истинных беловиках.
           Очевидна и цель уместить весь текст на одном листе: это и мелкие буквы, и запись последних строк сбоку, сокращенно. Факт недописанных строк свидетельствует, что этот лист с текстом явно не «для других» (беловик), а для себя (черновик), – для памяти, для подсказки при исполнении песни. На фотографиях, сделанных в студии, где велась запись (дозапись) фонограмм для диска «Натянутый канат», видно, что рядом со стойкой микрофона перед Высоцким находится и стойка с пюпитром. Не исключено, что эта подставка была не лишней не только для текстов на французском языке, но и для ранее ни разу не исполнявшихся песен «Жил я славно в первой трети...» и «Нежная правда в красивых одеждах ходила...».

           Уже бесхитростный рукописный заголовок «В подражание Б.Окуджаве»[1] говорит о стилизации, что подчеркнуто Высоцким и в интервью, которое он дал вскоре после первого публичного исполнения песни: «Во Франции выходит пластинка с моими песнями. ‹...› Есть там и очень важная для меня песня „Правда и ложь“ (в подражание Булату Окуджаве). Вернее, не в подражание, а чуточку в его манере...»[2]. Это потом, единственный раз, в пятой, последней известной на сегодня фонограмме – концерт в МВТУ им.Баумана, 19.03.78 г. – Высоцкий скажет, что песня посвящается Окуджаве. Но опять не забудет добавить, что написана она – «в ключе Булата».
           Поскольку Б.Ш.Окуджаву я знаю только как любитель авторской песни, с моей стороны было бы неправомерно как бы то ни было квалифицировать его творчество. Поэтому обращусь к специалисту. «Установка на неброскую поэтику доминирует в стихотворной технике Окуджавы». «Рифма Окуджавы, как и внутристрочное созвучие, не призвана привлечь к себе внимание». «Окуджава также избегает метафоры»[3]. Как видим, полная противоположность поэтике Высоцкого. Вот ответ, почему в «Притче...» не свойственная песням Высоцкого автологичность, едва ли не переходящая в прозу. К месту напомнить и фразу о творчестве Окуджавы, сказанную Высоцким за полгода до своей гибели: «...Мы  с о в с е м  разные. ‹...› Почти все мои песни написаны от первого лица. Булат реже это делает. Но я вам скажу, я даже и не хочу сравнивать...»[4].
           Это цитатный ответ на вопрос Л.Я.Томенчук «...в чем подражание?» Следом за этим вопросом она осторожно рассуждает: «Еще вспоминается, что вальсовость, пронизывающая песню, у Высоцкого – знак иронии, но вместе с тем – заметный признак почерка Окуджавы. Случайное совпадение?»[5]
           Наверное, не случайное. В 1977 году в Москве появились сразу две «Грузинские песни» Б.Ш.Окуджавы: в авторской, двенадцатой по счёту, книге «Арбат, мой Арбат: Стихи и песни» (М: Сов. писатель, 1976), и в пятой авторской пластинке «Песни Булата Окуджавы. Исполняет автор» (1976 г., М40 38867-8). Едва ли Высоцкий знал эту песню, хоть и написана она в 69-м, но с выходом пластинки он ее, безусловно, услышал. И запомнил не только мелодию. «И друзей созову, на любовь свое сердце настрою». «Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву». Для наглядности «неслучайного совпадения» можно и центоном пошутить:

В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали...
Принарядившись для сирых, блаженных, калек...
И заслушаюсь я, и умру от любви и печали...
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег... –

который снимает сомнения в музыкальном парафразировании Высоцким «Виноградной косточки в теплую землю».
           В «большом времени»[6] обсудят, наверное, и возможный скрытый смысл «Притчи о правде и лжи». С одной стороны, с кем именно «намаялись» и кому этот кто-то «колет глаза», какие «чужие дела» ему «навесили», и с другой – с кем именно все «общаются мило» и как для этого себя надо вести.
           В нынешнем же «малом времени» стоит задача истолковать произведения Высоцкого, опираясь на тексты и факты, а не на имплицитные (скрытые, подразумеваемые) сведения, рожденные интуицией. Эти мои заметки пишутся с единственной целью заинтересовать потенциального исследователя обратиться к подлинным текстам поэта, созданным в контексте своего времени.

           Загадочная строфа. Очевидно, что все исправления на листе сводки сделаны после написания всего текста и внимательного его прочтения. Но еще в процессе переписывания Высоцкий отказывается от строфы 11в (с заступником, воюющим с обвиненьем). Эта строфа логично должна была следовать за строфой 8 (в которой и сформулировано обвиненье). Однако буквально через строфу констатируется нечто противоположное: в строфе 11в заступник обещает торжество правды – когда раскроется ложь, а в строфе 10 рассказчик сообщает, что люди не желают общаться с колкой правдой, – какое же это торжество. То есть, если ложь и раскроется – конфликт не исчезнет: правда не восторжествует.
           И вот тогда, строго за строфой 10, в которой ложь торжествует: людям с ней приятно общаться, – появляется строфа 11 (с чудаком). Правда восторжествует – «Если проделает то же» – не значит, что заманит, украдет да ускачет: песня ведь вообще не о персонажах, а о мировоззренческом понимании правды и лжи с точки зрения этики и морали. Тем более нелепо считать, что «и поныне» (то есть до сих пор) чудак воюет за некий персонаж по имени Правда, обманутый в конкретном сюжете. Нет, точка зрения чудака состоит в том, что правда восторжествует – и с ней тоже будут «мило общаться», – когда она не будет колоть глаза и станет вести себя с людьми так же, как ложь.
           Этот вздор – чтобы правда приспосабливалась, как и ложь, – не является бессмыслицей именно в устах чудака: «Чудак не дурак: на чудаках земля держится», – говорит герой Георгия Юматова в фильме Леонида Миллионщикова «Живите в радости» (1978)[7]. Действительно: торжествует ведь ложь в одеянье правды. Сплошь и рядом. Значит, делайте так же – и живите в радости.
           Этот, третий и окончательный вариант строфы 11 трансформировался из точки зрения судей: выживет – если окажется правдой, через точку зрения защитника: восторжествует – если раскроется ложь, в точку зрения чудака: восторжествует – если станет как ложь. Как раз что надо для разрешения конфликта «в ключе Булата» – помирить правду и ложь: «Из цепи событий Окуджава выбирает те, которые улаживают неблагополучие»[8], – сказано специалистом по его творчеству.
           Нечто из того же ряда оценок поэтики Окуджавы мы встречаем и у другого филолога: «В „Притче...“ Высоцкого ‹...› есть пародийно-полемический заряд, и направлен он как раз в адрес романтизированно-благородных персонифицированных образов Окуджавы (Вера, Надежда, Любовь и т. п.)»[9]. Цитату привожу, имея в виду эпитеты «образов Окуджавы». Сказать же о присутствии в песне Высоцкого «полемического заряда» стало возможным только в результате появления в двухтомнике новой редакции «загадочной строфы» (восторжествует! – восклицает чудак; если! – парирует рассказчик). Да и в последней, концептной строфе произведения декларируется безысходность, а не полемика: «Могут раздеть – это чистая правда...». В согласии с Л. Томенчук, можно, видимо, говорить о мягкой иронии, а не о «пародийном заряде» – при публичном, к тому же, посвящении. Правда, посвящение это, единственный раз названное, слышится как разовое («отдать дань»), как посвящение исполнения песни, а не «песня посвящена». Да и что ж она не посвящалась раньше – при исполнении ее и в Казани, и в Северодонецке[10].
           Если в «Притче...» и можно увидеть пародию, то, наверное, на жанр романса. Интересно отметить, что в упомянутом выше интервью Т.Бутковской Высоцкий пересказывает содержание песни, цитируя две первые строфы, и далее говорит: «И кончается так: грязная ложь чистокровную лошадь украла и ускакала на длинных и тонких ногах...», – «жестокий романс», а не притча, если бы и вправду песня так кончалась. Поющим «свой нескончаемый романс» называет Окуджаву В.Л.Рабинович[11]. Он говорит о «красивом страдании» и даже «счастливом несчастье» лирических героев Окуджавы и заканчивает статью словами: «Романс дает иллюзию достижимости недостижимого», – что в нашем примере удачно совпадает с высказыванием чудака из «Притчи о правде и лжи».
           Песня названа притчей как в рукописи, так и в последнем исполнении. И «положенное» притче нравоучение почти без вариантов было прописано еще в черновике: у чужих оставаться не надо. В окончательном тексте оно лишилось дидактики, но приобрело истинно притчевое, иносказательное предостережение о возможности оказаться под управлением коварной лжи.
           И здесь, вспоминая про «трех богатырей» – «трех алкашей» из статьи О.Б.Заславского, нахожу уместным привести из давней статьи Л.Я.Томенчук цитату, и сегодня не потерявшую актуальности: «Гипертрофированное, болезненно-пристальное внимание к подтексту, ко всяким внетекстовым аллюзиям часто мешает нам не только проникать в глубь стиха, но даже и видеть очевидное»[12].
           Очевидное же в песне – отражение приметы времени, а не сказочные богатыри. Год юбилейных 60 лет Октября и 55 лет СССР в Москве – это «решительная борьба» за звание «города коммунистического труда и высокой культуры», с очередным усилением мер под лозунгом «Пьянству – бой!». С этого года, вплоть до Олимпиады-80, в вытрезвители увозили не только пьяных, «своим видом оскорблявших человеческое достоинство», но попадали туда и «по запаху»: порой «коляска» поджидала буквально на выходе из ресторана. Фраза, что часто даже не знаешь куда на ночлег попадешь, – подразумевает ведь не эфемерную возможность оказаться в неизвестно чьей квартире, а то, что порой не знаешь, вернешься ли домой или переночуешь в вытрезвителе.

           Беловик. В конечном итоге правленая сводка выполнила функцию беловика: Высоцкий с этого листа записал песню для фонограммы диска.
           Обратим внимание, что строфа 10, перед тем как быть зачеркнутой, даже после десятка черновых вариантов снова уточнялась: над словами «легко уживаться с заведомой ложью» уже в сводке появились слова «(приятно общаться)». Этим было подчеркнуто: с ложью не только легко, но и приятно, и не только терпеть ее, а именно общаться, иметь общее. Как видим, этой строфе, ключевой для понимания строфы с чудаком, Высоцкий уделял особое внимание.
           И вдруг...
           Можно предположить, что кто-то из французов на студии поинтересовался, что означает «сто первый километр». Но скорее всего Высоцкий сам, видя явно лишнее количество строф для нешуточной песни, решил сократить текст. То, что первой вылетела строфа 7 со «сто первым километром», объясняется, по-моему, осознанием факта, что чисто московское это понятие снижает значение песни до местечкового масштаба и тем более неуместно в заграничном диске. К тому же, как ни заманчива яркая рифма «стервой – первый», всю строфу нельзя назвать значимой в композиции произведения. Но отказ от строфы 7 (с выселением правды) потянул за собой отказ от строфы 10, в которой правда бродит теперь (выселенная) по бездорожью. Но вместе с этой строфой исчезли и слова о приятном общении с ложью...
           «Всякая фраза текста, даже самая тривиальная в общеязыковом отношении, художественному восприятию задана как более или менее насыщенный деталями кадр внутреннего зрения. <...> В смыслообразный состав такого „кадра“ входит лишь поименованное в тексте, а не все, что может или пожелает представить себе читатель. Расположение деталей в пределах кадрового единства фразы устанавливает задаваемый читателю ракурс видения»[13]. Торопливый отказ автора от контекстной строфы 10 (с «приятной» ложью) сломал организацию «кадров внутреннего зрения» будущего слушателя песни. Лишь знакомство с рукописью позволяет интерпретировать произведение в контексте авторского замысла.
           Так песне была уготована короткая исполнительская судьба уже при записи диска – и торопливостью подготовки сырого текста, и неудачным его сокращением, и даже, как увидим, интонацией первого исполнения.

           Чтение текстов фонограмм. «Притча о правде и лжи» одна из немногих песен, записанных Высоцким на пластинку до исполнения на публике. Поскольку тексты строф в фонограммах мало отличаются от текстов пронумерованных строф в сводке, приведу для общего обзора состав пяти известных на сегодня фонограмм, отталкиваясь от нумерации в сводке:
           а) Диск «Натянутый канат». Строфы 1, 2, 3, 4, 5, 6, 8, 9, 11, 12, – в соответствии со сводкой.
           б) Запись у Л.В.Целиковской; вероятная дата 03.10.77 г. Строфы 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 11, 12, 10. В песне исполнена зачеркнутая в сводке строфа 7, отдельно как вариант спета зачеркнутая в сводке строфа 10 (записана лишь ее часть).
           в) Концерт в Казани, 17.10.77 г. Строфы 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 11, 12, – те же, что в записи песни у Целиковской.
           г) Концерт в Северодонецке, между 21 и 25 января 1978 года. Строфы 1, 2, 3, 4, 5, 6, 8, 9, 11, 12, – те же, что в записи на диске.
           д) Концерт в Москве, 19.03.78 г. Строфы 1, 2, 3, 4, 5, 6, 9, 11, 12, – на одну строфу (8) меньше, чем на предшествовавшем концерте в Северодонецке.
           Некоторые публикаторы дают разночтения других текстов с публикуемым в виде сводки пронумерованных замененных строк. Такое расположение текстов неудобно для их адекватного прочтения в контексте очередности авторских замен, а именно эта последовательность иллюстрирует творческий поиск автора.
           Эту помеху целесообразно устранить использованием рекомендации С.М.Бонди по публикации чтений черновиков: в чтении «должно быть показано, не  г д е   стоит данное слово, а  к о г д а   оно появилось и уничтожено»[14]. Для работы в качестве базового надо принять текст, представляющий собой «последний слой правки» в исследуемом периоде. Форма такой сводки фонограмм песен позволяет видеть поздний текст и тут же – в подстрочных примечаниях – сравнивать его с замененным. А не пытаться, шелестя страницами, пристраивать сводку ранних текстов к тексту публикатора; к тому же такой показ не дает ответа на главный вопрос: к о г д а  произошла «миграция замысла» (Томашевский). Количество таких рабочих чтений текстов фонограмм определяется задачами исследования: это может быть чтение и десятка фонограмм первого года исполнения, и семи десятков за пять лет.
           В самой этой схеме сравнения вариантов нет ничего нового. Еще в издании 1970 года С.А.Рейсер писал: «Варианты могут составлять особый раздел ‹...›, но чаще в качестве узаконенной контрабанды они составляют часть комментария. ‹...› Зарубежная практика знает и другое место для вариантов и смело помещает их на той же странице, где и основной текст, в качестве сносок под строкой»[15].
           Сведенное чтение расшифровок фонограмм может быть полезным и для последующего установления как всей творческой истории создания текста, так и окончательного текста произведения. Но такое построение – не способ, а всего лишь один из инструментов: только механическим сравнением нельзя заменить обязательного анализа гармоничности структуры, согласованности текста и возможных противоречий в нем. (Но эта журнальная площадь не рассчитана на подробности такого анализа.)
           Существует проблема неудачных публикаций текстов фонозаписи. Я имею в виду не только структурно не обоснованные границы членения устного текста на предложения, но и пунктуационное оформление расшифровок вообще – от неожиданных многоточий до столь же неожиданных восклицательных знаков. Не говоря о «телеграфном» оформлении поэтического текста многочисленными тире.
           В педагогике сформировалась наука ритмоинтонационной организации художественной прозы и стиха. На ее основе определяются так называемые «гармонические центры» предложений, устанавливаются «интонационные разметки» текстов и так далее[16]. Я упоминаю об этом, чтобы заметить, что если работает научный метод интонированного прочтения текста письменного, то просто грех жаловаться на некие трудности транскрибирования устного текста. Готовенькая «интонационная разметка» – смысловая мелодия авторского произношения – позволяет, по сути, «срисовывать» знаки препинания со звучащих текстов.
           В представленном чтении мною выделены авторские интонационные паузы, не требующие постановки знаков препинания, они помечены наклонной чертой.
           «Верхним слоем правки» текста «Притчи о правде и лжи» является исполнение песни на концерте в МВТУ им. Баумана 19 марта 1978 года.
           Вступление. «Я песни свои начал писать довольно давно, однажды послушав Окуджаву. Мне вдруг показалось, что – ёлки-палки, как, оказывается, можно еще \ стихи исполнять, для того чтобы они еще лучше звучали. Так что вот это, как он называет их «стихи под гитару», так и я называю свои вещи, что они – стихи под гитару. И вот, так, пришел такой момент (счас Булат немножко болен), мне хочется вам, отдав ему дань, спеть песню, которая посвящается ему. И написана... я пытался написать ее даже в ключе Булата. Притча \ о правде и лжи»[17].

1

Чистая[18] правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых, блаженных, калек.

Грязная[19] ложь эту правду к себе заманила:

Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

2

И легковерная правда[20] спокойно уснула,

Слюни пустила, и разулыбалась во сне.

Грубая[21] ложь на себя одеяло стянула,

В правду впилась, и осталась довольна вполне.

3

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:

«Баба как баба[22], и что её ради радеть?

Разницы нет никакой между правдой и ложью,

Если[23], конечно, и ту и другую раздеть».

4

Выплела ловко из кос золотистые ленты,

И прихватила одежды, примерив на глаз.

Деньги взяла, и часы, и еще документы.

Сплюнула[24], грязно ругнулась, и вон подалась.

5

Только к утру обнаружила правда пропажу

И подивилась, себя оглядев делово:

Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,

Вымазал чистую правду, а так – ничего.

6

Правда смеялась, когда в неё камни бросали:

«Ложь это всё, и на лжи[25] – одеянье мое!»

Двое блаженных калек протокол составляли,

Где обзывали[26] дурными словами ее.

7[27]

Чистая[28] правда божилась, клялась и рыдала,

Долго скиталась, болела[29], нуждалась в деньгах.

Грязная[30] ложь – чистокровную лошадь украла

И ускакала на длинных и тонких ногах.

8

Некий чудак[31] и поныне за правду воюет;

Правда[32], в речах его правды – на ломаный грош:

«Чистая правда[33] со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная[34] ложь».

9

Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата[35],

Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть – это чистая правда, ребята!

Глядь, а штаны твои носит – коварная ложь.

Глядь, на часы твои смотрит – коварная ложь.

Глядь, а конём твоим правит – коварная ложь.

‹...›[36]

           Синхронные примечания к сведенному чтению фонозаписей, позволяя проследить последовательность замен, добавляют удобства в работе. Я не буду комментировать каждую строку примечаний: это может сделать читатель и сам обнаружит эволюцию текста. В мою задачу входило лишь дать основу специалистам для начала структурного анализа[37].
           Обратим внимание, что еще в сводке, в первой строфе, антонимы чистая (правда) и грязная (ложь) аккуратно переправляются на антонимы нежная и грубая. Однако прилагательное нежная (правда) не только не встречалось в черновике, но и не является синонимом прилагательного чистая (правда), которое не раз упоминается в тексте. А значит, правленая первая строка сводки (и записанный на диске текст) плохо согласуется с контекстом: ходила – нежная, а вымазали – чистую, восторжествует – тоже чистая. Чистая же правда божилась, клялась и рыдала – во всех фонограммах, кроме диска «Натянутый канат».
           Вероятно, вступительная музыка в аранжировке К. Казанского «спровоцировала» Высоцкого заменить в запеве чистую правду на нежную. Интродукция дала другой настрой, камертон восприятия (эту фразу мне сформулировал музыкант). Чтобы не переписывать сводку, Высоцкий ставит яркие скобки перед не зачеркнутыми строфами – для лучшего зрительного восприятия нужного текста при исполнении с листа.
           Отметим, что нежная правда просуществовала только до выхода диска в свет. Уже в январе 78-го, как и следом в марте (последняя фонограмма), песня начиналась со слов «Чистая правда в красивых одеждах ходила», повторяя первый этап черновика.
           В рукописи было два названия: «В подражание Б.Окуджаве» и «Притча о правде». На диске стало: «Правда и ложь». На следующей записи, у Целиковской, есть только исполнение самой песни, объявлял ли Высоцкий ее название – неизвестно.
           В.М.Ковтун, отстаивая мнение о «приемлемости» для Высоцкого «параллельного существования различных редакций песни», утверждает: «Помимо необходимой импровизации существовали и иные причины исполнения тех или иных вариантов, среди которых – инерция памяти, требования цензуры, исполнение по старому списку, авторская привязанность к некогда отвергнутым им строкам...», и добавляет в примечании к последнему слову приведенной здесь цитаты: «Именно такой представляется „дополнительная“ строфа „Притчи о Правде“, исполненная Высоцким для Ю. Любимова и Л. Целиковской»[38] – то есть «привязанность к отвергнутому».
           Все названные «причины исполнения», на мой взгляд, едва ли имеют отношение вообще к «существованию различных редакций». Еще никто не нашел у Высоцкого «параллельной» редакции произведения – песни, созданной в момент исполнения[39]. Оговорки же и другие мелкие отличия от основного текста не создают новых редакций, а как раз они-то и устраняются при подготовке текста к печати. И эту работу, являющуюся прикладной задачей текстологии, необходимо выполнить – для массового читателя. А не для исследователей, которые и должны заниматься текстологией – историей создания текстов.
           Исполнение же у Целиковской «дополнительной» строфы я бы оправдал не «привязанностью к отвергнутому». Сам факт записи ее после спетой песни, вне родного контекста, свидетельствует, скорее всего, о тоже возникших у слушателей вопросах к «загадочной строфе». Вот Высоцкий и продемонстрировал им «объяснительную» предыдущую – отвергнутую в диске – строфу про «Люди общаются мило с заведомой ложью».
           Замечу попутно, что, вопреки рассуждениям В.М.Ковтуна, сведенное чтение как минимум этой песни не дает оснований сомневаться в стремлении Высоцкого достигнуть-таки единственной окончательной редакции текста. Разумеется, надо видеть разницу между песнями шуточными – часто длинными и вариативными, и песнями серьезными – недлинными и цельными. Другой вопрос, что эдиционная практика не всегда должна отражать поздние творческие намерения автора. И установленный окончательный текст может оказаться в специальном издании, а в популярном останется тот, что был на слуху у миллионов (пластинки и фильмы, например).
           В первом публичном выступлении, в Казани, Высоцкий поет песню в составе строф, исполненных у Целиковской. Лишь после этого он услышал свой диск «Натянутый канат» – в Париже, в конце ноября или в начале декабря 1977 года. Думается, прослушанная им «Правда и ложь» едва ли удовлетворила автора. В Казани он уже объявлял, что песня связана с именем Окуджавы, и усмешка после слов «Некий чудак...» с диска звучала теперь насмешкой. К тому же усмешка эта действительно провоцировала на понимание «загадочной строфы» в качестве «хмурого резюме поэта».
           И тогда, на гастролях в Северодонецке, на первом же исполнении песни после выхода диска, Высоцкий специально подчеркивает в строфе с чудаком, что это он, чудак, а не автор песни говорит, что правда восторжествует, если поведет себя как ложь. Этот пример выделения точки зрения чудака в прямую речь («восторжествует – если») объяснен в «Комментариях» в двухтомнике (и не изменился при измененной, начиная с 9-го издания, редакции песни) так: «Ясно, что здесь слова „он говорит“ необходимы автору для замены „не звучащих“ знаков препинания, обозначающих начало прямой речи»[40].
           Но ведь почему-то не стали эти слова «необходимы» ни на домашнем концерте у Целиковской, ни на публичном в Казани. Да потому что ремарка эта потребовалась Высоцкому только после обнаружения им двусмысленности в своем исполнении на диске.
           Итак, в записи на диске и в предисловии к песне в Казани Высоцкий усмехается. У Целиковской, в Казани и в Северодонецке – допускает оговорки. И только последнее исполнение – в МВТУ им.Баумана – почти безукоризненно. Но ведь диск уже не исправишь, да и не будешь на каждом концерте добавлять, что именно говорит чудак. И Высоцкий больше ни разу не вернулся к этой песне.

           Нечто подобное произошло девятью годами раньше, тоже сразу после выхода пластинки (первой, гибкой). До ее выхода в свет в 1968 году песня «Мерцал закат как блеск клинка...» известна в концертных записях более двадцати раз, с 1966 года. Пластинка вышла с фонограммой этой песни, взятой из фильма «Вертикаль», но на конверте первая строка была в новой редакции: «Мерцал закат, как сталь клинка...». Не так давно из беседы с Н.М.Высоцкой я узнал, что в 1968 году Высоцкий попросил ее перепечатать на работе несколько его рукописных текстов. И в строке «Мерцал закат, как блеск клинка» Нина Максимовна над словом «блеск» напечатала слово «сталь». Высоцкий расстроился, но мать убедила его, что она ведь не испортила текст, а «только сверху напечатала». Так что есть основания считать, что достигнутый в первой строке песни ассонанс на «а», зафиксированный на конверте пластинки, принадлежит не Владимиру Семеновичу. В новой редакции – после выхода пластинки с этим конвертом – Высоцкий исполнил песню только один раз, в московском кинотеатре «Арктика», 28.12.68 года, и больше ни разу к ней не вернулся.
           Можно добавить, что после выхода пластинок Высоцкий, как правило, или без изменений продолжал петь записанные песни, или вовсе исключал их из концертов.
           В уже цитированном интервью (от 7 января 1980 года) на вопрос «...Ваше песенное творчество ‹...› имеет ‹...› сугубо русскую основу, понятно только русскому человеку?» Высоцкий ответил: «Мне кажется, что, конечно, корни русские у этого, у этих песен. Очень. Особенно последние песни, особенно последние вещи ‹...› Хотя бы в последней пластинке их много – и „Купола“[41], и „Банька“. „Ложь и правда“ – новая, и „Кривая и Нелегкая“, – вот все эти вещи, это конечно» (с.19, 20).
           В упоминавшейся статье Л.Я.Томенчук (о «Притче...») сделан целый обзор пословиц и поговорок со словами правда и ложь. В называвшейся статье В.М.Ковтуна приводится в качестве памятного мотива набросок Высоцкого к песне «Сколько слухов наши уши поражает...» – о том, что рядом со слухами «ходит // Правда, на которую плюют» (с. 206). Я тоже закончу свои заметки примером, но – соотнеся его с «русскими корнями»: сошлюсь на Ф.М.Достоевского.
           Существует тёмная фонограмма публичного выступления Высоцкого, ориентировочно 1972 года. В ней, предваряя исполнение песни, Высоцкий говорит (цитирую по фонограмме): «Ну вы знаете, что после смерти мы с вами не умираем сразу, а душа наша переселяется – в животных, в растения, в предметы. Это, конечно, в Индии. Вот. Но Достоевский писал, что у нас – тоже: мы еще полгода живём, там, и беседуем. Называется рассказ... для интересующихся: называется – „Бобок“. Рассказ такой. Странный рассказ, раннего Достоевского».
           Последняя фраза свидетельствует об интересе Высоцкого и ко всему творчеству писателя: потому что при случайном прочтении едва ли заинтересуешься, ранним или поздним был рассказ писателя. И уж наверное Высоцкий, когда через пять лет писал «Притчу...», не забывал фразу из этого рассказа, ставшую крылатой после публикации Достоевским «Дневника писателя»: «На земле жить и не лгать невозможно, ибо жизнь и ложь синонимы».
           Эта тема занимала Высоцкого в том же творческом периоде 77–78 гг., перекликаясь с «Притчей...» Не исполняя больше эту песню, Высоцкий вспоминает в «Райских яблоках» метафору об украденной лошади: «И ударит душа на ворованных клячах в галоп...» А стихотворение «Дурацкий сон, как кистенем, избил нещадно...» вообще читается как истинно высоцкая «Притча о правде и лжи», как его кредо, чтобы не путали[42] двусмысленную редакцию «Правды и лжи» на французском диске с истинной высоцкой прямотой. Заметим, что в рукописи стихотворения есть вариант: «Вам снились сны, в которых ложь // Почти как правда». А стихи, опубликованные с пунктуацией «Что было правдою во сне, // Что было ложью?» в рукописи имеют другой вид: «Что было правдою во сне: // что было ложью?» Двоеточие, у Высоцкого встречающееся лишь перед прямой речью, здесь им выделено особо, то есть подчеркнут смысл вопроса: была ли ложь во сне рассказчика правдой.

           Я уже писал, что вопросы текстологии литературного наследия Высоцкого признаны «по умолчанию» решенными: абсолютное большинство статей посвящено культурологическому, философскому ли освоению окончательных текстов, а отнюдь не филологическому анализу их источников. Формулировки литературоведов свидетельствуют об их убежденности в правомерности такого интерпретирования. Замечу, что на подобное же понимание вопроса Е.И.Прохоровым – что «представители» текстологии «готовят к изданию подлинный, критически проверенный текст; после этого вступает в свои права герменевтика – комментирование, истолкование этого текста»[43], А.Л.Гришунин ответил буквально с возмущением, с восклицательным знаком: «Нет, никак не „после этого“! Работа филолога неизбежно комплексна на всех стадиях, и самая подготовка текста к изданию требует его истолкования»[44].
           Относительно текстов Высоцкого можно лишь констатировать, что при ныне умышленно созданной недоступности первоисточников они остаются вне исследований.