Юрий СУШКО
г.Запорожье, Украина

«МОЙ ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК В КОСТЮМЕ СЕРОМ...»
(Продолжение. Начало в № 4-6, 7-9 за 2002 г., 1-3, 4-7 за 2003 г.)


«МОИ ДРУЗЬЯ – ИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ…»

           В своих интервью на традиционные вопросы о любимых современных поэтах Высоцкий неизменно называл фамилии Беллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко. Иногда, в зависимости от настроения или иных факторов, в этом ряду появлялись Слуцкий, Самойлов, Межиров…
           Вскоре после смерти Владимира Семеновича многие из вышеназванных вспоминали, сколько раз они безуспешно пытались «пробить» стихи Высоцкого в печать. Но всякий раз их попытки наталкивались на глухую стену непонимания, рогатки цензуры и т.д. Возможно, возможно, возможно. Но в этой связи представляет интерес и мнение тогдашнего министра культуры РСФСР Юрия Мелентьева, который сказал так: «Если бы хотя бы раз по-настоящему захотели издать стихи Высоцкого, у них бы все получилось. Они же вхожи во все кабинеты. Одно их заявление – и стихи Высоцкого вышли бы без проблем». И еще добавил, что был такой случай, когда предложили дать Высоцкому возможность напечататься, но эти именитые друзья заявили, что Высоцкий – это дворовой художник, певец-самоучка без культуры писания и так далее. («Завтра», №3-4 (33-34), 15 февраля 2000). И, подтверждая сказанное чиновником, Вениамин Смехов, выступая в новосибирском Академгородке вскоре после смерти поэта, также отмечал «невнимательность, поверхностное отношение – это было у всех…» (1981).
           Болезненно тактичный и деликатный человек Леонид Филатов, выступая на мемориальном вечере, поделился не то чтобы воспоминаниями, скорее – впечатлениями от общения Высоцкого со «старшими братьями»: «…Володе и профессионалы, и несколько известных вам поэтов, к которым он – было время – приносил, просто как называется, школьник, свои стихи и показывал отдельным нашим поэтам, и они редактировали – марали строчку, морщились, говорили: «Нет, это никуда не годится, это не по-русски написано». Говорили: «Это все несерьезно, ты занимайся песнями, не надо это тебе, а ты все в стихи… Ну, зачем?» И такие разговоры были очень часты. Володя эти разговоры очень тяжело переживал, принимал близко к сердцу, оттого, что ему казалось, что он занимается не собственно поэзией, а они как раз занимаются именно поэзией» (встреча со зрителями в НИИ «Минскпроект», 20 января 1982).
           Именитые писатели с удовольствием дарили Высоцкому свои сборники (один только Вознесенский презентовал ему аж восемь своих книг. А на «Антимирах» даже трогательно написал: «Володя, милый, спасибо за Ваш талант, Вашу распахнутость – страшно за Вашу незащищенность в этом мире»). Добавим сюда имена Павла Антокольского, Константина Симонова, Алеся Адамовича, Федора Абрамова, братьев Вайнеров, Стругацких, Юрия Трифонова. Они дарили ему свои книги и считали, что этого достаточно. Некогда популярный поэт Петр Вегин в своем романе «Опрокинутый Олимп» вспоминает о реакции Высоцкого на его подаренную книжку: «Когда-нибудь тоже тебе подарю свою… Вот же везунок – и книги у него выходят, и красавицы вон какие с ним…» («Вестник» (США), №6 (213), 16 марта 1999).
           Юрий Петрович Любимов рассказывал: «Володя переживал, что его не принимают в Союз писателей. Я его утешал как мог, говорил, что ему не нужен этот союз, что он работает в театре и, как Бродского… его за тунеядство не осудят» («Комсомольское знамя» (Киев), 18 апреля 1989). Кстати, может быть, курьезно, но слово «поэт» применительно к Высоцкому впервые появилось в брошюрке издательства «Медицина» (1978) под названием «Молодым супругам», автор которой Н.Ходаков ссылается на авторитетное мнение «поэта Высоцкого, который поет: «Пойдем в кабак – зальем желание», объясняя причины импотенции.
           Московский художник Сергей Бочаров с горечью вспоминал, как он «мечтал познакомить Высоцкого с главным редактором журнала «Юность» Андреем Дементьевым. Я подвел Дементьева к Владимиру Высоцкому, а сам держал в руках тетрадку с его стихами, от руки записанными самим Высоцким. Говорю Андрею Дементьеву: «Вы же главный редактор, Вы же можете несколько страниц в журнале дать для стихов Высоцкого». И протягиваю ему тетрадку. А он как-то фамильярно так отвечает, похлопывая Высоцкого по плечу: «Пописываешь все…», и эту тетрадку взял у меня. Но эти стихи так и не появились». Тот же Бочаров, кстати, приводит и малоприятные (для поклонников ВВ) детали той встречи: «Меня просто потрясло… Рядом с Дементьевым (а он очень хотел опубликовать свои стихи в «Юности») Высоцкий вел себя просто униженно» (см. «Завтра», №3-4 (33-34), 28 марта 2000).
           Верить ли впечатлениям Бочарова или нет? Пожалуй, можно и поверить. Пусть каждый вспомнит себя, неужто в жизни не было ни одного случая, когда просто отчаянно необходимо переступить через свое самолюбие. Но это «не мое второе «Я»!.. И перед смертью Высоцкий мужественно признавался: «Я перед сильным лебезил, пред злобным гнулся, И сам себе я мерзок был…»
           Ну, а бывший главный редактор «Юности» Дементьев не преминет впоследствии заверить в стихотворении «Черный лебедь»: «И снова слышен хриплый голос. Он в нас поет. Немало судеб укололось о голос тот». И пообещал: «Возьму упавшую гитару. Спою для вас…» Впрочем, честно признал: «Мне так не спеть…» (А.Дементьев. «Характер», М., «Молодая гвардия», 1986).
           Это уж точно.
           Что до друзей поэтов, которые «ходят пятками по лезвию ножа», то пусть сказанное остается делом их совести. И на мнении одного человека делать выводы вряд ли будет объективно.
           Куда важнее позиция не тех, кто мог, но не помог, а тех, кто активно мешал. От зависти ли, творческой ли импотенции, патологической злобности — не берусь судить.
           Многоуважаемая Белла Ахмадулина, вообще-то, сегодня говорит о своих попытках содействовать официальному признанию Высоцкого: «Мало кто знает, как Высоцкий хотел вступить в Союз писателей. И я несколько раз пыталась ему помочь, встречалась с разными людьми, но он, естественно, об этом даже не догадывался. Однажды мне дали согласие на то, чтобы напечатать стихи Высоцкого. Они вышли в жутко исковерканном виде, и при встрече Володя так посмотрел на меня… Не зло, нет, но было в его глазах такое страдание, что у меня слезы навернулись. Высоцкий считал, что этим членством в Союзе писателей он подчеркнет свою независимость как сочинителя, как художника, как личности. Но ничего не выходило. Он мечтал освободиться от театрального гнета, но без театра не мог, хотя театр, как известно, помыкает актером, держит его в дисциплине…» (Б.Ахмадулина. «Фигуры уходящего века» – «Самарское обозрение» 14 января 2000).
           А вот Валерий Янклович, считавший себя едва ли не одним из самых близких к Владимиру Семеновичу людей, Высоцкого, пожалуй, так и не раскусил, создавая миф, что он “поэтов, писателей, художников сторонился… Ведь Володя был до болезненности самолюбив – боялся снисходительного отношения…” (см. «Живая жизнь», М., “Московский рабочий”, 1988).
           Ныне многие литературные «мэтры» не прочь примерить на себя тогу покровителя и «проталкивателя» Высоцкого в «большую литературу». К счастью, память не у всех «девичья». Как от чумного шарахался от Владимира Семеновича Роберт Рождественский, на дачу к которому в Переделкино из самых добрых побуждений того привез Левон Кочарян. На даче ведь был сонм сановных гостей…(см. В.Бондаренко «Поединок со смертью» – «Москва», №7 2000). Не икалось ли Роберту Ивановичу, когда он готовил к печати посмертный сборник «Нерв»?
           Евгений Евтушенко в последние годы полюбил повспоминать о своей роли как бы наставника молодого поэта Высоцкого: «Когда он начинал писать стихи, у него была масса недочетов. Кстати, как и у Булата Окуджавы. Оба грешили так называемыми усеченными рифмами, которые пользовались популярностью в 20-е годы, но были немузыкальны, мешали восприятию. Я уговорил Володю отказаться от этих конструкций, он даже в старых песнях все исправил» (А.Ванденко – «Евгений Евтушенко: «Симонов на моем дне рождения плохо сказал об Окуджаве, и я указал ему на дверь», «Факты и комментарии» (Киев), 02 августа 2001). Поклон Вам, маэстро…
           Андрей Вознесенский нынче и вовсе делает отчаянное по своей смелости «признание»: «Я первый сказал, что он поэт». («А.Вознесенский: «Вам повезло. Вам не страшно терять. Вы не имели…», «Бульвар» (Киев), №45 (315), ноябрь 2001). «Антимирами» Вознесенский добавляет себе еще один приоритет: «В них Высоцкий впервые в жизни вышел на сцену с гитарой» ( В.Орлов «Параболой гневно пробит потолок» – «Вечерний Нью-Йорк» (США), апрель 2001). В другом из своих многочисленных интервью «последний поэт России» сделал глубокомысленный вывод: «Я думаю, Володя многое взял от меня. Тот же обрыв строки…» (В.Васюхин — А.Вознесенский: «Я очень много орал в своей жизни…», «Огонек», №35 (4710), август 2001).
           Он же намекал о своей причастности к публикации «Дорожного дневника» в «Дне поэзии». Однако, как выясняется, основную скрипку в этой истории все же сыграли иные действующие лица — Петр Вегин и Евгений Винокуров. В 1975 году составителем поэтического альманаха был Вегин, а Винокуров – главным редактором. Справедливости ради отметим, что идея напечатать стихи Высоцкого была все же Вознесенского. «Но Вознесенский, — как пишет Вегин, — сомневался, что Винокуров пойдет на риск, хотя никакого реального риска не было. Привычка преувеличивать сложности у Вознесенского 6ы6ла связана с тем, что последующее преодоление этих сложностей работало на него, увеличивало его славу, авторитет…» («Люди слова». www.vechny.com).
           Так или иначе, Высоцкий через Ахмадулину передал стихи Вегину. Тогдашний главный редактор издательства Карпова все же постаралась — вырезала две строфы. Вскоре «сообщники» встретились у дома Высоцкого на Малой Грузинской. «Вместо приветствия, — вспоминает составитель, — он обнял меня и сказал, как в нашей ранней молодости:
           — Старик, здорово размочили! И славно, что мы с тобой рядом напечатаны!..» (там же).
           Леонид Филатов вспоминал: «Я когда увидел его, чуть не расплакался. Он сидел, как ребенок, как пацан: такой расслабленный, обалдевший. «День поэзии» лежал на столе и был раскрыт на его стихотворении. И он подходил – но не перечитывал! – брал так бережно, подносил к лицу, вдыхал запах бумаги, типографской краски и не мог надышаться… Это был действительно непередаваемый восторг!» («Высоцкий был моим крестным отцом» – «Теленеделя»-Запорожье», №31 (279), 27 июля 2000).
           Еще одна прижизненная публикация Высоцкого, как известно, появилась в самодельном альманахе «Метрополь», изданном под руководством Василия Аксенова. Тогда в типографском виде альманах увидел свет, правда, только на Западе, но все равно шум был большой. Впрочем, критик Владимир Бондаренко в своем эссе «Поединок со смертью» («Москва», №7, 2000) считает, что Высоцкого позвали поучаствовать в «Метрополе» Аксенов с компанией «для вящего скандала». Может быть, Бондаренко и прав. А может, просто старые счеты сводит…
           Вскоре после небезызвестной статьи в «Советской России» «О чем поет Высоцкий?» (1968) многие литераторы кинулись во все тяжкие, словно услышав клич «Ату его!». И — понеслось!
           Забытый ныне писатель, а некогда лауреат премии, правда, не Ленинской, а лишь Ленинского комсомола, Владимир Чивилихин тотчас опубликовал повесть в письмах «Пестрый камень» («Молодая гвардия», №4 1969), в которой среди прочих откровений встречается и такое: «…И даже во многих песнях о горах я научился улавливать фальшь, наигрыш, р-р-романтические …ноты. Я это уже слышу, например, в таких словах, как «можно свернуть, обрыв обогнуть, но мы», мол, «выбираем трудный путь, опасный, как военная тропа». Знаешь, даже охватывает презрение к такой позе, к такому вранью… И ведь большинство «бардов» сроду не бывали ни в горах, ни в тайге. Человека раз в год укусит комар, и этого бывает достаточно, чтобы начался бесконечный гитарный зудеж о поворотах, перекатах и дальних дорогах... А еще хуже, что есть среди авторов таких ходячих песен подонки, которые подсовывают грязные текстики, спекулируют на политике, сеют в здоровой среде микробы подозрения и неуверенности, отражая, должно быть, суть своих слабых душонок. Один мечтает «рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую», другой модернизирует блатной жаргон и осмеивает все, даже самое святое…» («Молодая гвардия», №4, 1969). Чивилихину вторил Владимир Солоухин в документальной повести «Прекрасная Адыгене», посвященной себе, любимому, начинающему альпинисту.
           Неприятно удивил прозаик Олег Смирнов, автор добротного романа «Эшелон», опубликованном в «Новом мире» (одно имя журнала уже говорит о знаке качества прозы). В своей повести «Скорый до Баку» одну из глав прозаик едва ли не полностью посвятил текстологическому разбору песни Высоцкого (в книжке Босоцкого – sic!) «На нейтральной полосе». Юный язвенник Жорка, раненный хулиганом хороший милиционер Мельников и мудрый, как водится, седовласый ветеран Иван Игнатьевич со скуки ведут в больнице такой вот принципиальный разговор:
           « — Радио передает пещерные скрипки! Какие пещерные? Допотопные! А мне подавай джаз, эстраду! Босоцкого подавай!
           — Какого Босоцкого?
           — Не прожевав, Жорка сглотнул кусок бублика и завопил:
           — Он не слыхал про Босоцкого! Это артист в одном московском драмтеатре, а сочиняет песни, сам исполняет! Молодежь повально увлекается! Мода! Босоцкий!
           Из-за одной песни они крепко поспорили. Жорка запустил в беседке магнитофон и, жуя печенье и закатив белки, в упоении закачался. Рубя слова, хриплый, придушенный баритон поспешал за гитарным бренчаньем. Он пел, как на границе с Турцией или с Пакистаном справа наши пограничники, а на левой стороне «ихние посты», и как советский капитан собрался нарвать на нейтральной полосе цветов для своей невесты, и турецкий капитан возжелал нарвать букет для своей невесты, и как группы пограничников столкнулись там ночью, перестрелялись, турок повалился, охнув по-турецки, рухнул и наш капитан, крикнув что-то по-русски; завершалась песня так: спит, дескать, капитан, и ему снится, что открыли границу, а ему, бедняге, не нужны были чужие заграницы, он всего-навсего хотел пройтись по ничейной земле, почему ж это возбраняется, ведь земля-то ничья; куплеты сопровождались припевом: «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты», — струны чуть не лопались.
           — Ну как? – спросил Жорка.
           — Хрипит здорово, — сказал Мельников.
           — Это-то и ценно – не петь, а хрипеть!
           — Мотива я не уловил…
           — Мотив – пещера, пережиток! Ритм, ритм – вот что! Рвет струны-то как!
           — Рвет. Я это разумею… Смысла не разумею. Посуди: во-первых, Советский Союз не граничит с Пакистаном. С Турцией – да, с Пакистаном – нет.
           — Как это нет? – Жорка вскочил. – У Босоцкого сочинено: должны граничить!
           — То-то что сочинено. Сядь. Во-вторых, о сухопутной границе нельзя сказать: наши – на правой стороне, а те – на левой, или наоборот. Уразумей: они – перед нами, мы – перед ними.
           — Босоцкий же поет!
           — Не поет, а хрипит. И далее. На границе никакой ничьей, нейтральной полосы не имеется. Государственная граница пролегает от копца к копцу, это погранзнаки… Граница — это мысленная черта, уразумел? На границе как? Ступишь на пяток сантиметров – и ты уже на чужой территории…
           Иван Игнатьевич расхохотался:
           — Чистый анекдот! Певун-то, бард двадцатого столетия, спутал государственную границу с передним краем обороны! На войне в обороне имелась «нейтралка», ничейная земля между нашими и немецкими позициями. Бывало, полоса метров семьдесят шириной, а бывало, и четыреста.
           Жорка садился и вскакивал, растерянно шлепал губами. Игнат Игнатьевич продолжал похохатывать.
           — И потом как это можно «охнуть по-турецки»? Охнуть по-русски? По-французски? Ох и есть ох!
           Жорка обрел речь, выпалил:
           — А почему же все увлекаются Босоцким?
           — Да кто все? Я слыхом не слыхивал про этого вундеркинда.
           — Насмехаетесь, папаша? А это шик! Гениально!
           Игнат Игнатьевич задумался.
           — Братцы, не пародия ли это, неудачная шуточка?
           — Ничего себе шуточка! Надо раскидывать мозгой, выбирая предмет для пародирования. И хоть столечко, с мизинец, разбираться в данном предмете. Брехня и глупость!
           — Музыкальный ширпотреб, — примирительно сказал Игнат Игнатьевич.
           Да ну их, юного язвенника Жорку и актера, которому надо бы играть на сцене в спектаклях, а он хрипит с магнитофонной ленты фиговые песенки собственного изготовления. Уж предпочтительнее слушать, как белые медведи трутся спинами о земную ось, чтобы земля вертелась быстрей, — и мотив улавливается, и женский голосок приятен…» (Библиотека «Огонька», М., изд-во «Правда», 1971).
           Вот припечатал, да? По-нашему, по-народному! Уразумели? Чтоб уж впредь неповадно было, предмет сперва изучи по инструкции или по уставу караульной службы, а там уж... И главное – образы у автора какие выпуклые, емкие, колоритные! Поклонник «Босоцкого» – истерик малограмотный, оппоненты – люди здравые, рассудительные, знающие. Вот и выбирай, читатель, по какую ты сторону «границы» – по правую или левую. Хотя, говорят, их (как таковых) нет в природе. Есть только правые и виноватые?.
           Спешили не отстать от писателей и собратья-«публицисты». Время от времени в печати появлялись «заметки с фронтов идеологической войны» приблизительно такого толка: «Заслуживает осуждения поведение какой-то части молодежи и интеллигенции, увлекающейся низкопробными магнитофонными записями так называемых самодеятельных авторов – Галича, Высоцкого, Визбора и других. Определенный круг песен этих авторов (кстати, не имеющих ни художественной, ни музыкальной ценности) примечателен тем, что в них искажаются или утрируются отдельные явления нашей общественной жизни, им придается сенсационность, вызывающий характер, двусмысленность. В отдельных «произведениях» авторы с мещанских позиций зубоскалят над некоторыми событиями нашей истории, извращают вопросы национальных отношений, оскорбляют память участников Великой Отечественной войны» (Симферополь, «Таврия», 1974).
           Но и этого казалось мало. Ирина Рубанова, счастливый автор единственного прижизненного буклета о Высоцком, выступая 13 сентября 1984 года в кинолектории в московском ДК им.Горбунова, говорила: «Он сам лично получал по своему адресу – и театральному, и домашнему — огромное количество писем, как восторженных, так и ужасных. Некоторые из них, когда я работала над брошюрой, мне попались в архиве Театра на Таганке. Это письма, которые с какой-то невероятной злобой требовали запрета публичных выступлений этого хрипатого блатаря… Писали, не задумываясь о том, что он представляет на эстраде…»
           Игорь Кохановский, вспоминая о скандальной публикации в «Советской России», на мемориальном вечере на олимпийской базе в Новогорске в 1981 году утверждал, что «в таких ситуациях он на все это умел смотреть с большой долей иронии».
           Спустя некоторое время многие российские прозаики, писавшие на современные темы, дабы придать своим произведениям узнаваемый колорит, охотно использовали имя и некоторые песни Высоцкого. Не уверен – добавляло ли это сочности их прозе, но популярности Владимиру Семеновичу – безусловно. Я могу назвать некоторых, «внесших свой посильный вклад»: братья Стругацкие («Сказка о тройке», «За миллиард лет до нашей эры»), Василий Аксенов («Поиски жанра», «Рандеву»), Владимир Санин («Белое проклятие»), Юлиан Семенов («Пересечения»), Виктория Токарева («Шла собака по роялю»), Владимир Тендряков («Ночь после выпуска»), братья Вайнеры («Я, следователь»), Максуд Ибрагимбеков («Кто поедет в Трускавец»), Софья Георгиевская («Любовь и кибернетика»), Галина Башкирова («К вопросу о каравеллизме»), Михаил Дымов, Евгений Дубровин, Александр Хазин и другие.
           А сам он мечтал о прозе, о драматургии.
           Как вспоминает Анатолий Васильев, «мы пытались “пробить” его сценарий… о космонавте… Речь шла об испытаниях космического скафандра. Крамольным там было вот что: во-первых, проект “содрали” у американцев, во-вторых, не все получается, в-третьих, у нас во время испытаний гибнут люди… Мы ходили к Фриду, который говорил “да-да”, но ничего конкретного не делал. А худсовет «Мосфильма» — чиновный и сановитый — окончательно угробил это дело» ( речь идет о сценарии «Как-то так все вышло» – Ю.С. ).
           Василий Аксенов убежден, что Владимир Высоцкий наверняка бы стал романистом или драматургом. По мнению мэтра русской прозы, «пение на самом деле повергало его в своего рода истерику. А он жаждал вырваться в какую-то более спокойную сферу. Это самосохранение, попытка спастись у него была. Он цеплялся за эти формы деятельности, исключающие непосредственный контакт с публикой. Контакт с огромными массами людей его дико выбивал из колеи» (В.Аксенов: «Владимир Высоцкий сегодня бы стал романистом» – «Сегодня», 25 июля 2000).


           И в заключение хочу высказать одну, может быть, парадоксальную или даже крамольную мысль: Владимир Высоцкий вполне мог не состояться и как актер, и как автор-исполнитель, если бы его случайно зачислили в состав труппы киевского театра Русской драмы им. Леси Украинки, когда он пытался наладить свою семейную судьбу с Изой Высоцкой. Украинский поэт Юрий Рыбчинский вспоминает о тех далеких годах: “Ему сказали: “Вы профнепригодны. С таким хриплым голосом вы будете отпугивать зрителей, а пьяниц у нас и без вас хватает!” (Ю.Рыбчинский: «Я вырос на островке частной собственности в безбрежном море большевизма» – «Сегодня» (Киев), 26 сентября 2000).
           Рыбчинский воздавал славу Господу. Почему же так? Ответ можно найти у его коллеги – турецкого поэта Назыма Хикмета, который уже вскоре после недолгого пребывания в Советском Союзе проницательно заметил, что когда в Москве стригут ногти, в Киеве режут пальцы...


           Именной указатель
           Абрамов Федор Александрович – (1929-83), прозаик, автор романов «Пряслины», «Дом», «Деревянные кони» и др. Лауреат Госпремии СССР. По прозе Ф.А. в Театре на Таганке поставлен спектакль «Деревянные кони»
           Адамович Александр (Алесь) Михайлович – (1927-2000), писатель, литературовед, чл.-корр. БАН. Автор повестей и романов «Партизаны», «Хатынская повесть», «Я из огненной деревни», «Каратели», «Блокадная книга» (с Д.Граниным) и др. Участник ВОВ.
           Антокольский Павел Григорьевич – (1896-1978), поэт, лауреат Госпремии СССР (76).
           Ахмадулина Белла (Изабелла) Ахатовна – (1937), поэтесса. Публикуется с 1955 г. Окончила Литинститут (60).1-й сб. стихов «Струна» (62). Сыграла в кино «Живет такой парень», «Спорт, спорт, спорт», автор сценария к/ф «Чистые пруды». Лауреат Госпремии СССР (89), почетный член американской Академии искусств. Была женой Е.Евтушенко.
           Бондаренко Владимир Григорьевич – (1946), критик, литератор. Зам. редактора газеты «Завтра», редактор приложения «День литературы».
           Бочаров Сергей Петрович – (1953), российский художник. Окончил Ленинградскую академию художеств, ВГИК. Был художником 18 к/ф – «Без права на провал», «Шутки в сторону», «На златом крыльце сидели», «Забавы молодых», «Поездка в Висбаден» и др. Преподавал во ВГИКе.Профессор Итальянской академии художеств. Награжден Гран-при в Париже и Риме. Мастер спорта межд. класса по боксу.
           Вегин Петр Викторович – (1939), поэт. 1-й сб. стихов «Винтовая лестница» (68). С 1989 г. живет в США.
           Визбор Юрий Иосифович — (1934-84), бард, журналист, сценарист, актер. Работал в объединении «Экран». Снимался в к/ф «Июльский дождь», «17 мгновений весны», «Белорусский вокзал», «Начало», автор сценариев «Год дракона», «Прыжок» и др.
           Ибрагимбеков Максуд Мамед – (1935). лауреат Госпремии Азербайджана. Автор сценариев «Кто поедет в Трускавец», «Мужчина для молодой женщины» и др.
           Кохановский Игорь Васильевич – (1938), поэт, автор песни «Бабье лето».
           Межиров Александр Петрович – (1923), поэт.
           Рыбчинский Юрий Евгеньевич – (1945), поэт, автор текстов песен «Дикие гуси», «Глаза на песке», «Крик птицы» и др.
           Самойлов (Кауфман) Давид Самойлович – (1920-90). Окончил МИФЛИ, поэт, соавтор композиции «Павшие и живые» в т-ре на Таганке.
           Cанин Владимир Маркович – (1928-89), прозаик, сценарист. Автор книг «У Земли на макушке», «Белое безмолвие» и др., сценариев «72 градуса ниже нуля» (с З.Юрьевым), «Антарктическая повесть».
           Семенов Юлиан Семенович – (1931-93), писатель. Автор повестей, романов «17 мгновений весны», «ТАСС уполномочен заявить», «Альтернатива», «Петровка, 38», «Огарева,6», «Горение», «Пресс-центр», «Экспансия», «Майор Вихрь» и др.
           Симонов Константин (Кирилл) Михайлович – (1915-79), поэт, прозаик, драматург, сценарист. Окончил Литинститут. Был гл. редактором «Литературной газеты», журнала «Новый мир». Лауреат Ленинской премии, Госпремий. Автор романов «Солдатами не рождаются», «Живые и мертвые» и др.
           Слуцкий Борис Абрамович – (1919-86), поэт.
           Смирнов Олег Иванович – (1921), прозаик.Автор романов «Северная Корона», «Прощание», «Эшелон», повести «Скорый до Баку», «Июнь», «Гладышев из разведроты» и др. Работал зам. гл.редактора ж. «Новый мир».
           Солоухин Владимир Алексеевич – (1924-97), писатель. Автор повестей и романов «Владимирские проселки», «Камешки на ладони», «Время собирать камни», «Смех за левым плечом» и др.
           Тендряков Владимир Федорович – (1923-84), писатель. Автор повестей «Не ко двору», «Рапслата», «Пара гнедых», «Охота», «Хлеб для собаки», «Покушение на миражи» и др.
           Токарева Виктория Марковна – (1937), прозаик, сценарист. Автор книг «О том, чего не было», «Летающие качели», «Коррида» и др. Сценарии — «Джентельмены удачи», «Шла собака по роялю».
           Чивилихин Владимир Алексеевич – (1928-84), писатель. Автор повестей и романов «Про Клаву Иванову», «Елки-моталки», «Память» и др.