В прошлом году в № 1–3 нашего журнала был помещен материал, посвященный памяти известного пропагандиста творчества Высоцкого на Западе Миши Аллена. В настоящем выпуске рубрики мы начинаем публикацию статьи друга Аллена Джина Сосина о бардах магнитиздата, впервые увидевшей свет в сборнике «Dissent in the USSR» («Инакомыслие в СССР»).
           Вспоминая об этой публикации, г-н Сосин писал: “После того, как Нью-Йорк таймс опубликовала мою статью о Галиче в 1972 году с моим переводом его знаменитой песни о молчании, меня попросили написать главу для научного сборника Инакомыслие в СССР под редакцией профессора Рудольфа Тёкеша из Университета Коннектикута. Этот анализ песенной поэзии трех гигантов магнитиздата был первым исследованием такого рода, написанным американским специалистом. После того, как Johns Hopkins University Press опубликовало его в 1975 году, меня часто приглашали читать лекции в кампусах по Соединенным Штатам. Я обсуждал со студентами и группами преподавателей проигрываемые на магнитофоне песни и раздавал поэтические тексты. Тексты были как на русском, так и в переводах на английский (большей частью моих собственных, а также Миши Аллена, литовского эмигранта из Торонто, бывшего экспертом по Высоцкому)” – перевод из: Sosin G. Sparks of Liberty: An Insider’s Memoir of Radio Liberty. University Park (PA): The Pennsylvania State Univ. Press, 1999. P. 188.
           В предлагаемом здесь переводе статьи 1975 года все цитаты – как прозаические, так и поэтические – даются в обратном подстрочном переводе.

ГЛАВА ВОСЕМЬ
/ МАГНИТИЗДАТ: НЕПОДЦЕНЗУРНЫЕ ПЕСНИ ИНАКОМЫСЛИЯ /
ДЖИН СОСИН

           Магнитиздат – это русская контрактура слов magnitofon (магнитофон) и izdatel’stvo (издательство). Как и самиздат, слово относится к большой группе работ, неодобренных официальной советской цензурой. Магнитиздатские произведения включают в себя главным образом неподцензурные песни, содержащие социальный комментарий, записанные хорошо известными советскими бардами под гитарный аккомпанемент во время неформальных встреч.
           Копируемые и перекопируемые с помощью магнитофона, они могут получить широкое распространение. Наиболее известными и популярными поэтами-бардами являются Булат Окуджава, Александр Галич и Владимир Высоцкий. Их песни демонстрируют существование яркой контркультуры, получившей сильный импульс к развитию благодаря массовому производству магнитофонов в 1960-е годы. Поскольку в этот период произошло также ослабление контроля за искусством вслед за относительной либерализацией в ранние годы эры Хрущева, магнитиздатские песни предложили поэтам и их восторженной публике возможность искренне высказаться о качестве советской жизни, что сложно, а как правило, невозможно сделать через контролируемые государством средства массовой информации. В этой главе анализируются репрезентативные поэтические подборки песен этих трех ведущих бардов с целью выделения основных тем этого уникального жанра советского инакомыслия. Вкратце будут также затронуты Михаил Ножкин и Юлий Ким ввиду их растущей популярности у советской публики .
           До 1960-х годов магнитофон был, в сущности, неизвестен в Советском Союзе. Копии запрещенного джаза и сентиментальных цыганских романсов грубо процарапывались на медицинских рентгеновских пленках и затем проигрывались на патефонах. Производство советских магнитофонов в больших количествах начиная с конца 1950-х годов дало возможность массового распространения современных баллад, недоступных с помощью официальных коммерческих каналов государственных звукозаписывающих организаций [1]. Народное хозяйство, официальный советский справочник, не приводит никаких цифр о производстве магнитофонов до 1960 г. В том году было выпущено 128.000 штук. В 1965 г. количество выросло до 453.000 и до 1.064.000 в 1969. В 1970 году количество выпущенных аппаратов составляло 1.192.000 [2].
           Первым среди главнейших бардов магнитиздата признается Булат Окуджава. В документе самиздата, появившемся на Западе в 1972 году, Семен Телегин обсуждал возможность создания «в условиях репрессивного режима культурной оппозиции этому режиму». Телегин провозгласил, что эта задача уже была решена, и в доказательство привел факт успеха Окуджавы у широких кругов советской публики.
           Мы все помним момент, когда новое искусство совершило свой первый прорыв: появление Окуджавы перед народом. Неожиданно нам открылся мир, о существовании которого мы никогда не подозревали. Он был не где-то далеко, но здесь, в наших душах, в наших полночных троллейбусах, на Арбате..., в барабанной дроби столицы [аллюзии из песен Окуджавы]. Мы обнаружили богатство нашего мира. Мы осознали скудность пищи, которую нам давали [т. е. официального искусства]. Мода на Окуджаву может закончиться, но возврата к прошлому уже не будет. Стало ясно, что нет смысла ждать благосклонности от певцов во стане русских воинов, поскольку мы должны приниматься за работу сами. И я полагаю, что первым возникшим знаком новой культуры было повальное гитарно-певческое увлечение: неважно, насколько снисходительно относились к нему профессионалы – в нем была подлинность, непосредственность и человеческая сущность [3].
           Телегин добавил, что «современную музыку для людей можно найти не на пленарных заседаниях Союза композиторов или на радио, но во многих часах магнитофонных записей, звучащих на встречах интеллигенции и в вагонах электричек» [4].
           В своем самиздатском памфлете Просуществует ли Советский Союз до 1984 года? Андрей Амальрик описал возникновение «культурной оппозиции» после смерти Сталина в 1953 году. Он назвал её «новой силой, независимой от правительства», и добавил:
           Появилось множество молодых поэтов, артистов, музыкантов и шансонье; начали распространяться машинописные журналы, открывались художественные выставки и организовывались песенные фестивали молодежи. Это движение было направлено не против политического режима как такового, но лишь против его культуры, которую сам режим, однако, рассматривал как компонент самого себя. [5]
           Амальрик объяснял, что он имел в виду такие события, как публичные поэтические чтения на площади Маяковского в Москве, распространение самиздатского журнала Александра Гинзбурга Синтаксис и «появление большого числа авторов и исполнителей песен, распространявшихся в миллионах магнитофонных копий, напр., Окуджавы, Галича, Высоцкого и др.» [6]
           Анатолий Кузнецов, советский писатель, оставшийся в Англии в 1969 году, сообщил, что он был среди первых слушателей песен Окуджавы в Москве в 1950-х.
           В это время только немногие моты интересовались магнитофонами, которые были новинкой, громоздкой и нелепой. Было совершенно невозможно представить, что вскоре произойдет «магнитофонный взрыв»... Советские идеологические органы, деятельные в области радиопроизводства... абсолютно не смогли обратить внимание на столь сравнительно невинную техническую отрасль, как производство магнитофонов. Потребность существовала, и она была удовлетворена, и когда, наконец, идеологические пожарные обнаружили катастрофический прорыв, было уже слишком поздно. Теперь в редком доме нет магнитофона, и вечеринка или встреча без оного немыслима.
           Весьма вероятно, миллиарды часов сложной работы в свободное время были затрачены людьми в Советском Союзе на копирование, приобретение, обмен и перекопирование Окуджавы и плеяды столь же хороших певцов из его окружения [7].

БУЛАТ ОКУДЖАВА

           Окуджава родился в 1924 г. в Москве, он сын отца-грузина и матери-армянки [8]. В 1942 г. он пошел добровольцем в армию и был ранен в бою [9]. В 1950 г. он окончил Тбилисский государственный университет и преподавал в сельской школе в Калужской области, где он начал писать стихи. Первый их томик, Лирика, был опубликован в Калуге в 1956 г. Потом Окуджава уехал в Москву, где вошел в штат редакции Литературной газеты [10]. Вторая книга его поэзии, Острова, появилась в Москве в 1959 г.
           К 1960 году Окуджава уже приобрел репутацию исполнителя баллад. Один из присутствовавших на неофициальном концерте, который он дал в 1961 году, сообщал, что у него установилось полное взаимопонимание с аудиторией, группой работников искусства:
           Окуджава пел о том, что беспокоило его, и каждая строчка его стихов дышала правдой жизни. Пел ли он о любви или войне, его слова проникали в души людей, жаждущих настоящих песен. Уже долгие годы все были неудовлетворены клишированными официальными песнями, полными банальной лирики или примитивного штампованного патриотизма. Слава Булата Окуджавы росла по мере того, как магнитофоны распространяли его песни по всей стране.[11]
           Поэт сам предложил ключ к причинам своей популярности:
           Любовь к фольклору, которую я в себе чувствовал, стимулировала мое желание петь некоторые стихи под аккомпанемент гитары. Я сочинил мелодию, и будучи практически неспособным играть на гитаре или петь, или разбирать музыку, я начал петь свои стихи, не представляя, какой скандал разразится в скором времени.
           Я любил петь о том, что беспокоило меня, – о войне, которая не каникулы или парад, но страшная, тупая неизбежность; о женщинах как чем-то прекрасном; о Москве удивительной, печальной и не всегда счастливой; как я – московский муравей – не всегда удачлив; как Бумажный солдат не мог, к сожалению, сделать мир счастливым.
           Я пел об этом, и оказалось, что остальные были тронуты – не потому, что это было великолепно, но просто потому, что большинство песен, которые были до этого в моде, были официальными и полуофициальными и холодными, без чувства человеческой судьбы; песни были пропитаны дешевым бодрячеством (это называлось оптимизмом), примитивными шаблонными риторическими размышлениями о Москве, о человеке, о Родине (это называлось патриотизмом).
           Гитаристы обвиняли меня в недостатке таланта, композиторы говорили, что у меня недостаточно профессионализма, певцы говорили, что у меня нет голоса, и все вместе они обвиняли меня в бесстыдстве, высокомерии и вульгарности... Официальные лица обвиняли меня в пессимизме, антипатриотизме и пацифизме, а пресса их поддерживала [12].
           «Бумажный солдат», упомянутый поэтом, происходит из одной из его самых любимых песен:

Однажды жил солдат,
Красивый и смелый, сколь возможно.
Но он был просто детской игрушкой:
Глянь – он был бумажным солдатом.

Он хотел переделать мир,
Чтобы все люди жили счастливо,
Но он кружился вокруг столбика кровати:
Глянь – он был бумажным солдатом.

Готов среди огня и дыма
Он дважды лечь и погибнуть.
Вы глядели на него как на посмешище:
Глянь – он был бумажным солдатом.

Вы не думали, что ему можно доверять
То, что нужно хранить в тайне.
А почему? Если тебе интересно,
Глянь – он был бумажным солдатом.

Но он мучился и проклинал свою судьбу,
Всю свою жизнь, бурную и свободную.
Огня! Огня! – он умолял. Он совсем забыл,
Глянь, что он был бумажным солдатом.

Огонь? Очень хорошо.
Вот он: иди!
И прямо в огонь пошел он
И сгорел дотла ни за грош.
Глянь – он был бумажным солдатом [13].

(Продолжение следует)

Ведущий рубрики
Вадим Дузь-Крятченко