Мы продолжаем публикацию перевода статьи Дж. Сосина о Магнитиздате из сборника 1975 года «Инакомыслие в СССР» («Dissent in the USSR»). Начало см. в №№ 1–3, 4–6 за этот год.

МИХАИЛ НОЖКИН И ЮЛИЙ КИМ


           Ножкин и Ким заслуживают беглого упоминания как два молодых барда, ставших хорошо известными благодаря своей деятельности на современной советской сцене[36]. Ножкин, актер кино, не столь плодовитый песенник, как Высоцкий, а его произведения не обладают такой глубиной, как у Галича или Окуджавы. Одной из основных ножкинских тем является скучное ежедневное существование обыкновенных советских граждан. Например, он поет о тетушке Нюше, уборщице, которая “продолжает подметать, продолжает вытирать пыль / Продолжает убирать – за высокопоставленными министрами, за простыми рабочими / С утра до ночи, с утра до ночи”. Он сопоставляет долю уборщицы с техническими успехами Советского Союза:

Реакторы ревут, когда ракеты летят, и радары нас окружают,
При помощи астрономии мы достигаем звезд;
Пока роботы гуляют по нашим тротуарам,
Физики и математики в полном порядке,
Не говоря уж об электронщиках и кибернетиках, но
Тетя Нюша все продолжает подметать[37].


           Юлий Ким – молодой учитель, полукореец, полуеврей по рождению – пасынок Петра Якира, в течение многих лет одного из ведущих советских диссидентов. Сам Ким сыграл активную роль в подписании самиздатских протестов против неосталинистских нарушений гражданских прав[38]. Его первые песни прозвучали в спектаклях студенческого театра Московского государственного университета, где он учился в начале 1960-х. Окончив его, Ким преподавал русский язык и литературу в физико-математической школе-интернате при университете. В 1968 г. он был уволен с работы, и ему запретили исполнять свои песни; к тому же с ним расторгли контракт на ведущую роль в фильме. Ким присоединился к протестующим против нарушения законности в процессе Гинзбурга и Галанскова и вместе с Якиром и Ильей Габаем подписал воззвание к «общественным деятелям в области науки, культуры и искусства»[39].
           Одним из наилучших образцов непочтительного юмора и социальной критики Кима является его «Песня учителя обществоведения»:

Люди все поступают, как должно –
Идут спать и едят свою пищу,
Поочередно работают, потом отдыхают,
Но для меня подлинное бремя –
Преподавать обществоведение[40].


           Учитель жалуется, что его ученики изводят его «острыми короткими вопросами», с которыми он пытается справляться с помощью стереотипных ответов в соответствии с утвержденными советскими педагогическими правилами. «Но они продолжают настаивать: факты, учитель, факты, / Выстраивайте свои аргументы.» В полном отчаянии учитель решает покончить жизнь самоубийством в подходящей манере:

Я лягу прямо под книжным шкафом
С Капиталом над моей головой;
Когда полка начнет качаться,
Маркс упадет и убьет меня насмерть[41].


АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ


           Короткий параграф в официальной Краткой литературной энциклопедии, опубликованной в Москве в 1964 г., определяет Александра Аркадьевича Галича как «русского советского драматурга» и перечисляет названия нескольких его пьес и киносценариев. Статья заканчивается: «Г. является автором популярных песен о молодежи»[42].
           Галич – еврей, урожденный Гинзбург (1919). Он учился на актера в школе Станиславского и служил на протяжении II Мировой войны в театральной труппе, игравшей для солдат на передовой. После войны Галич посвятил себя литературе. Десять его пьес были поставлены, но три лучших не были разрешены к постановке. С начала 1960-х его главным художественным трудом стало создание множества стихотворений, не столько о советской молодежи, сколько об аспектах советской действительности, запрещенных в официально одобренных произведениях. В противоположность жалобной лирике Окуджавы, произведения Галича ощетинились политическими колкостями. Где Окуджава вызывает меланхолическое настроение отчуждения, Галич рассказывает маленькую острую историю о характерной черте советской жизни. С точки зрения его популярности среди представителей многих уровней русского общества, как и его замечательного таланта писателя и глубокого беспокойства по поводу пережитков сталинизма в сегодняшнем Советском Союзе, Галича можно сравнить с Александром Солженицыным.
           В стихотворении-песне, написанном в начале 1960-х, озаглавленном «Мы не хуже Горация», Галич описывает современную ситуацию в советском искусстве с типичной бескомпромиссной прямотой: “Фальшь бродит от зоны к зоне, / Делясь фальшью с соседской фальшью”. Но в то же время: “Что спето тихим голосом – гремит, / Что прочитано шепотом – грохочет”. Тема Галича – настоящий художник не нуждается в шумных открытиях художественных выставок и театральных премьерах; ему достаточно нарисовать картину, стоящую на мольберте в его маленькой комнате, или распечатать четыре копии своего произведения на пишущей машинке, или сдублировать свои песни на магнитофон:

Нет оркестра, лож или ярусов,
Нет клаки с ее гвалтом.
Есть магнитофон «Яуза»,
Это всё, но этого достаточно[43].


           То, что Галич «спел тихим голосом», включает такие темы, как доносчик и секретная полиция в советской истории. «Бессмертный Кузьмин» начинается периодом гражданской войны после Октябрьской революции. «Граждане, Отечество в опасности! / Граждане, гражданская война началась!» Брат воюет против брата, а «вина моя». Но Кузьма Кузьмич Кузьмин – галичевский прототип доносчика на разных этапах советской истории – пьет наилучшую водку, ест наилучшего осетра, затем «как настоящий патриот, истинный сын Отечества», берет в руку ручку, чтобы проинформировать власти. Затем приходит черед нацистского вторжения в СССР в 1941 г. Вновь крик: «Граждане, Отечество в опасности! / Танки приближаются к Царскому Селу!» Все готовятся к сражению и смерти, чувствуя, что это «моя война, моя вина», но Кузьмин продолжает есть, пить и доносить секретной полиции. В следующей виньетке Галич намекает на советское вторжение в восточноевропейские страны: «Граждане, Отечество в опасности! / Ибо наши танки сейчас на чужой земле!» Вновь средний советский гражданин разделяет вину за войну и смерти, но «истинный патриот» Кузьмин продолжает доносить[44].
           В «Чехарде с буквами» Галич использует сюжет детского стиха-бессмыслицы для изложения судьбы букв «А» и «Б» – и поскольку связующим союзом в русском языке является буква «И», в повествование на самом деле вовлечены три буквы. Три сотрудника ЧК (первая советская секретная полиция) однажды вечером являются и арестовывают «А» и «Б», но оставляют «И» на этот раз на свободе. Через год они возвращаются, но вскоре появляются трое из НКВД (более позднее название секретной полиции, которая ещё позже стала известна как КГБ) и теперь забирают всех троих. Они возвращаются через десять лет:

Но снова приехали трое в штатском
В машине из КГБ,
А, И, Б они забрали, назвав их всех «сукиными детьми».
А – исчезло навсегда,
Б – исчезло навсегда,
И – исчезло навсегда,
Навсегда и без следа.
Теперь вы понимаете, какая чепуха случилась в жизни этих букв![45]


           В «Ночном дозоре» Галич символически подымает вопрос о возвращении Сталина, нафантазировав сверхъестественную сцену. Когда Москва спит поздней ночью, памятник Сталину оживает и шествует по улицам с тысячами других памятников и обломков памятников под аккомпанемент барабанного грохота:

Я вижу бронзового генералиссимуса,
Возглавляющего шутовскую процессию,
Он выходит на плац для казней,
«Гений всех времен и народов!»
И, как в старые добрые времена,
Принимает парад уродов!
И барабаны грохочут!


           Хотя следы сталинизма фрагментарны, возможность реставрации сохраняется:

Вот ботинок гремит в маршевом темпе,
Вот обломок уса щетинится!
Останки отчасти поблекли,
Но даже пуговица уверена,
Что пригодится, если время придет,
И барабаны будут грохотать!


           Приходит рассвет, и памятники возвращаются на свои места:

Но гипсовые лежат, скрываясь,
И хотя временно они покалечены,
В прахе они сохраняют свой облик,
Как жаждут они отведать человечьей плоти!
Тогда они снова обретут величие —
И барабаны будут грохотать![46]


           «Плясовая» описывает ностальгию бывших палачей по Сталину. Они приглашают друг друга пить коньяк и есть икру и при этом «тихо, но душевно поют о Сталине мудром, нашем родном, нашем любимом». Они предаются воспоминаниям о добрых старых временах, когда был порядок и дела шли как надо. Галич саркастически призывает пожалеть этих людей: «Палачи тоже грустят, / Пожалейте палачей, люди!» Они с нетерпением ждут возвращения Сталина: «Мы на страже, но когда это случится? Пусть бы поскорее!» Они взывают к Сталину: «Встань, отец, и образумь, и объясни»[47].
           В «Поэме о Сталине» Галич говорит: «Я понимаю, что что-то не так в мире, / Хорошо бы заняться им». Он призывает своих слушателей противостоять уговорам вождей с готовыми формулами, обещающих рай на земле:

И хотя я рискую
Получить ярлык шута и дурака,
Днем и ночью я говорю лишь одно –
Люди, не надо бояться!
Не бойтесь тюрьмы или нищеты,
Не бойтесь мора или голода,
Бойтесь только субъекта, который вам говорит:
«Я знаю, как должно быть!»
Который говорит: «Люди, идите за мной,
И я научу вас, как должно быть!»[48]


           И вновь в конце раздела – который Галич называет «главой, написанной в состоянии полного опьянения и представляющей собой авторское отступление», – поэт убеждает: «Гоните его! Не верьте ему! / Он лжет! Он не знает, как должно быть!»[49]
           Гражданское мужество Галича выражается в его творчестве. «Я выбираю Свободу» – заглавие и лейтмотив воинственной песни, в которой он провозглашает, что выбирает не уклоняться от битвы, но устремляться в самое ее пекло, оставаясь верным самому себе, невзирая на последствия. Он заключает: «Я выбираю Свободу / И знаю, что я не один! / И свобода говорит мне: / ‘Ну хорошо, одевайтесь / И давайте пройдемся, гражданин»”[50]. Галич имеет в виду, что в противоположность его идеалу «Свободы» в настоящей жизни так называемая «свобода» заканчивается арестом и следствием.
           «Старательский вальсок» дает ясное представление об отношении Галича к тем, кто преуспевает, сохраняя молчание.

Уже давно мы называем себя взрослыми,
И отказались от юношеских манер,
И мы больше не ищем сокровищ
Далеко на мифическом острове,
В пустыне или в полярных широтах,
Или на неторопливой лодке бог знает где.
Но, зная, что молчание – золото,
Мы – старатели, вот кто мы такие.

Просто помалкивай – и богатым станешь!
Просто помалкивай, помалкивай, помалкивай.

И не веря своим сердцам или своему разуму,
Для безопасности закрыв глаза,
Много раз, по-разному мы молчали,
Никогда не против, конечно, всегда за.
Где сегодня крикуны и досадующие?
Они исчезли, не успев постареть, –
Но молчащие теперь в начальниках,
А причина этого: молчание – золото.

Просто помалкивай – и первым станешь!
Просто помалкивай, помалкивай, помалкивай.

А теперь мы оказались на вершине,
Все речи вызывают у нас боль,
Но под перлами, произносимыми нами,
Наша немота просачивается, как пятно.
Пусть другие кричат от отчаяния,
От обиды, от голода и холода!
В молчании, мы знаем, больше выгоды,
А причина этого: молчание – золото.

Вот так становишься богатым,
Вот так становишься первым,
Вот так становишься палачом!
Просто помалкивай, помалкивай, помалкивай[51].


           «Спрашивайте, мальчики» призывает молодежь настаивать «двести раз и триста», чтобы их отцы ответили на все их вопросы, вместо того чтобы хранить молчание. Галич имеет в виду такие остающиеся без ответа вопросы, как те, что затрагивают сталинскую эру[52]. В «Песне про острова» поэт описывает свой идеал – место, где нет горя, болезней или пережитков прошлого, где фальшь не является законом, где совесть – необходимость, где правду находят, а не назначают[53].
           В песне «Без названия» Галич заявляет о своих обязанностях критика своего времени, отвечая тем, кто убеждает его не судить:

Это значит, я должен спать спокойно?
Продолжать опускать пять копеек в метро?!
А когда доходит до судейства – кому это нужно?
«Почему бы просто не жить и давать другим», – говорят они.

Нет, такая формула жизни
Презренна по своей сути!
Являются ли те, кто выбран, судьями?
Я не выбран, но я – судья![54]


(Продолжение следует)

Ведущий рубрики
Вадим Дузь-Крятченко


           От редакции:
           Юлий Черсанович Ким не пасынок Якира, окончил МГПИ (а не МГУ)и сначала работал на Камчатке.



[36] Другими, чьи произведения популярны, являются Евгений Клячкин, Новелла Матвеева, Михаил Анчаров, Юрий Визбор и Анатолий Иванов. Магнитиздат не ограничивается, однако, этими несколькими бардами. Тысячи простых советских граждан пишут собственные песни, записывают их и исполняют для друзей. Мода достигла даже Советской Армии. В статье «Вульгарность на магнитных пленках» в Красной звезде от 20 июня 1972 г. два полковника возмущенно пишут о рядовом, распространявшем “песенки, омерзительные для уважающего себя человека”.

[37] Переведено Мишей Алленом в: «Российские барды-диссиденты», East Europe, т. 20, №11 (ноябрь 1971 г.), с. 30. См. также: Н. Черкашин «Живое слово песни», Красная звезда, 12 января 1974 г.

[38] Peter Reddaway, ред., Uncensored Russia (Нью-Йорк, 1972), сс. 79–81 и др. источники. Якир был арестован в июне 1972 г. и вместе с Виктором Красиным в августе 1973 г. был осужден по обвинению в антисоветской деятельности. Оба они были приговорены к трем годам заключения и трем – ссылки. Ввиду того, что они признали свою вину и раскаялись, сроки их заключения, однако, были сокращены, и их выпустили из тюрьмы в конце 1973 г.

[39] «Обращение к деятелям науки, культуры и искусства СССР», AS 14; английский пер. в In Quest of Justice, ред. Abraham Brumberg (Нью-Йорк, Вашингтон и Лондон, 1970), сс. 157–161.

[40] «Песня учителя обществоведения», Магнитофонная библиотека Радио Свобода, Нью-Йорк.

[41] Там же.

[42] Краткая литературная энциклопедия (Москва, 1964), т. 2, с. 45. Подлинное имя Галича приводится в Teatralnaia entsiklopediia [Театральной энциклопедии] и в дополнении к Kinoslovar’ [Кинословарю]. Ни один из официальных источников, однако, не упоминает о запрещенных пьесах или поэзии.

[43] «Мы не хуже Горация» в: А. Галич, Поколение обреченных (Франкфурт, 1972), с. 162. Более 100 стихотворений Галича были собраны в этой книге, основанной на магнитиздатских записях его песен. Дополнительную информацию см. в: Л. Донатов, «Поет Галич, поэт Галич», Посев, 1969, №11 (ноябрь), сс. 52–54. См. также: Джерри Смит, «Крик шепотом: песни Александра Галича», Index, т. 3, №3 (осень 1974 г.), с. 11–28.

[44] «Бессмертный Кузьмин» в: Галич, Поколение обреченных, сс. 82–85.

[45] «Чехарда с буквами», там же, сс. 76–77.

[46] «Ночной дозор», там же, сс. 31–32.

[47] «Плясовая», там же, сс. 95–96.

[48] «Поэма о Сталине», там же, с. 284.

[49] там же, с. 285.

[50] «Я выбираю Свободу», там же, с. 34.

[51] «Старательский вальсок», там же, сс. 13–14. См.: Джин Сосин, «Затем пришла очередь Галича», New York Times, 12 февраля 1972 г.

[52] «Спрашивайте, мальчики!» в: Галич, Поколение обреченных, с. 45.

[53] «Песня про острова», там же, с. 55.

[54] «Без названия», там же, с. 42.


Научно-популярный журнал «ВАГАНТ-МОСКВА» 2002